комнату. Ее усы воинственно топорщились, а парик сбился набок.
— И знайте, что от решения своего я не отступлюсь ни за что! — выкрикнула она едва не яростно. — Хоть убейте, а пойду за него замуж!
Василий Никифорович оторопел на мгновение, а потом медленно, зловеще обернулся к Гранину.
Глава 25
Голова под париком чесалась, ноги устали от модных мужских каблуков, а хлопковая повязка так плотно перетягивала грудь, что Саша задыхалась.
План ее коварный удался лишь отчасти — таинственной незнакомки из Изабеллы Наумовны не вышло. Тут, надо сказать, была Сашина вина. Едва увидев Александра Васильевича, гувернантка так поспешно кинулась в темный угол, что тут же привлекла к себе внимание.
Папа улыбнулся весьма самодовольно — мол, вот это у него репутация, — и Саша сразу разгневалась. Бедняжка собиралась, наряжалась, волновалась, а он усмехается!
— Немедленно, — прошипела она ему на ухо, подскочив ближе, — пригласи барышню на танец!
— Что за… — он попытался отцепиться от наглого юнца, посмотрел внимательно, а потом изумленно и заливисто рассмеялся: — Саша! Ты с ума меня сведешь! Кого я должен пригласить, отчего ты так злишься?
— Изабеллу Наумовну же, — она указала глазами на застывшую у стены фигурку в темно-синем платье.
— Батюшки, — весело сказал отец, — изволь, моя сумасбродка. Было бы отчего так волноваться!
И он двинулся вперед, рассекая людские волны как корабль.
Сашу на какое-то время увлекла бальная суматоха, она щедро осыпала дам комплиментами, вызывая всеобщее веселье, а потом огляделась вокруг и поняла, что Михаил Алексеевич куда-то исчез. Забыв и про Изабеллу Наумовну, и про отца с его самодовольством, и про машкерад, Саша приступила к поискам и, разумеется, нашла голубчиков укрывшимися подальше от суеты.
Дед выглядел грозным, Михаил Алексеевич виноватым, и она немедленно бросилась в бой:
— И знайте, что от решения своего я не отступлюсь ни за что! Хоть убейте, а пойду за него замуж!
Дед, который было уже открыл рот, чтобы сказать нечто язвительное в адрес ее усов, обернулся к Михаилу Алексеевичу.
— Объясни-ка мне, лекарь, — тяжело, с явным неудовольствием потребовал он, — о чем толкует наша стрекоза?
И тут Саша поняла, что, кажется, попала впросак.
Тем не менее она прошла вперед и нахально уселась напротив деда, внимательно наблюдая за выражением лица Михаила Алексеевича. Почему он до сих пор не сказал про самое важное? Неужели ему не хватило решимости? Уж не надумал ли он отступить?
О нет, трусости Саша ему никогда не простит!
Михаил Алексеевич, однако, выглядел спокойно и твердо.
— Простите, Василий Никифорович, — ровно произнес он, — весть о тяжелой болезни канцлера сбила меня с толку. Я намерен просить руки Александры Александровны.
— Ах, ты намерен, — прорычал дед. — Ну что же, проси. Только знай, лекарь, двадцать два года назад, в ночь, когда на пороге моего дома появился незнакомец с укутанным младенцем на руках, я дал себе зарок, который терзал меня все это время. Я пообещал исполнить любую просьбу человека, принесшего мне внучку. Да вот незадача: человек тот бесследно исчез из столицы, и сколько бы я ни искал его, все было тщетно. Неисполненный зарок жег меня изнутри до того дня, пока я не обнаружил пропажу прямо в своей усадьбе. Так вот, проси, — его голос зазвучал громко, торжественно, зло, — и помни, что я выполню только одно твое желание. Чего ты жаждешь сильнее: найти своих сыновей или взять в жены мою внучку?
Михаил Алексеевич отшатнулся, глаза его стали совершенно дикими, темными, больными.
И Саша не выдержала этой насмешки над тем, кто и без того так много страдал.
— Да как вы можете, — закричала она, шалея от ярости, — да как вы только придумали такой выбор! Откуда эта жестокость?
— Александра Александровна… — растерзанный Михаил Алексеевич все же нашел в себе силы постараться ее урезонить: — Вам же дурно сейчас станет, не нужно так волноваться…
— Не нужно? Я никогда, никогда не встану между вами и детьми вашими! И деду не позволю вставать. И никогда вы более не станете никого и ничего терять!
Тут Саша поняла, что и правда задыхается, в глазах потемнело, в ушах зазвенело, и спасительная мысль молнией сверкнула в голове.
— Ах, — пролепетала она и запрокинула голову, обмякая на стуле.
— Вот так театр, — крякнул дед, — Саша, я не верю в сей фарс!
— Александра Александровна слишком туго затянута, — озабоченно сказал Михаил Алексеевич, подхватывая ее за плечи и уберегая от падения. — Неудивительно, что вот-вот потеряет сознание. Следует уложить ее в кровать и позвать служанку, чтобы позаботиться…
— Потеряет сознание? — тут дед наконец переполошился. Саша уж было решила, что напрасно она дурака валяет.
Более всего на свете ее родные пугались, когда она болела, — уж очень свежи были воспоминания о том, какой слабой Саша пришла на свет.
Дед тут же подхватил ее на руки — силы в нем по-прежнем было немерено, — понес куда-то, а Саша дышала тихо-тихо, с трудом успокаивая бурлящую кровь.
Мерзко, отвратительно, невыносимо повел себя старый атаман!
Разве любовь не должна нести радость и утешение? Отчего люди заставляют страдать друг друга безо всякой на то причины?
Только подумав об этом, Саша ощутила, как слезы покатились из ее закрытых глаз, дед тут же негромко ругнулся и уложил ее на что-то мягкое. Провел шершавыми пальцами по мокрым скулам.
— Ну только не реви, — взмолился он покаянно. — Что же сразу реветь-то! Проверить твоего лекаря надобно было? Надобно…
Тут Саша зарыдала уже в полный голос, уткнувшись носом в подушку. И не потому, что хотела разжалобить деда, а потому, что знала: отныне вопрос, кого выбрал бы Михаил Алексеевич, станет мучить ее до конца дней.
— Будет-будет, — ворчливо пророкотал дед, — я позову кого-нибудь. Пусть тебя переоденут.
— Да не надо кого-нибудь, — Саша слепо вцепилась в его руку, не позволяя сбежать.
Он снял с нее парик, дернул за усы, отклеивая их, погладил по голове.
— Ты подумай сама, девонька, между вами ведь пропасть. Он же по годам мне ровесник, Саша! Не противно тебе? Ты на оболочку-то не смотри, ты внутрь глянь! Внутри-то, Саша, старик.
— Ничего и не старик, — тут она села, утирая слезы, притихая, и на нее немедленно напала икота.
