Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
пытался выяснить, можно ли объяснить отрицание глобального потепления, вакцин или ГМО политической ориентацией субъекта.
В статье «Конспирологические идеации и представления как индикатор наукоотрицания» Левандовски, Жиль Жиньяк и Клаус Оберауэр разбирают увлекательный вопрос: можно ли на основе «мировоззрения» человека (которое может состоять либо в политической самоидентификации субъекта как либерала или консерватора, либо в его приверженности – или отсутствии таковой – идеологии свободного рынка) предсказать его расположенность к наукоотрицанию по всем трем упомянутым пунктам[19]. Попутно Левандовски и его соавторы оценивали склонность субъекта к конспирологии. И обнаружили кое-что занятное. А именно: приятие или неприятие субъектом консервативных или рыночных воззрений четко коррелирует с его мнением о глобальном потеплении, отчасти коррелирует с его мнением о вакцинах и никак не коррелирует с позицией в отношении ГМО. О чем это говорит? Даже если значительная часть отрицателей ГМО оказываются либералами, видеть в этом пример либерального наукоотрицания несправедливо, поскольку это отрицание не продиктовано напрямую либеральной идеологией отрицателей.
Статья Левандовски содержит развернутый анализ ситуации; я же приведу оттуда лишь несколько моментов, в первую очередь касающихся либерального наукоотрицания. Во-первых, не должно удивлять, что приверженность консервативным и рыночным идеям прочно связана с климатическим диссидентством. Консерваторы преимущественно оспаривают глобальное потепление, либералы признают, и это вполне предсказуемо. Но почему политическая ориентация должна коррелировать с позицией по вакцинам и ГМО? Ну да, с вакцинами, как мы помним, корреляция есть, но слабая. Более прочная ассоциация видна с приятием или неприятием консервативных взглядов, и никакой не усматривается с приверженностью идеям свободного рынка. Как это объяснить? Предположительно, часть антипрививочников – это либертарианцы (которых отождествили бы с консерваторами), противники вмешательства государства в частную жизнь граждан и, значит, обязательной вакцинации, но другие отрицатели были либералами, которые против вакцинации потому, что не доверяют фармацевтическим корпорациям. Как мы уже видели, люди могут верить в одно и то же, но по разным причинам. Понимая это, Левандовски заключает, что антипрививочничество – неподходящий кандидат на роль образца либерального наукоотрицания, и в этом он прав.
А что до ГМО, здесь нет и такой ясности. Отношение человека к ГМО никаким образом не связано с мировоззрением. То есть, согласен ли человек характеризовать себя как консерватора или нет, это никак не отличает его от других противников ГМО. Справедливо это и в отношении тех, кто отвергает рыночную идеологию. Вот вам и недоверие к большой фарме! Именно поэтому Левандовски утверждает: «нет явных подтверждений» гипотезы о связи ГМО-отрицания с либерализмом, не в пример связи климатического отрицания с консерватизмом. Одним словом, ни политическая идентичность субъекта (консерватор или либерал), ни его политическая идеология (вера в свободный рынок) не предсказывают его отношения к ГМО.
Дело закрыто? Не спешите.
Наблюдения Левандовски, похоже, подтверждают тот вывод, что у нас пока нет надежных свидетельств в пользу гипотезы о либеральном наукоотрицании – и ГМО-отрицании в частности, – но они и не показывают, что гипотеза опровергнута. Также они не показывают, что все наукоотрицание целиком исходит из правого крыла политического спектра. Помните, мы задались вопросом, какой смысл вкладывается в заявление о существовании либерального наукоотрицания? Идет ли речь о единственном примере либерального отрицания (это значило бы, что не все наукоотрицание правое) или же нужна целая область наукоотрицания, где доминирует либеральная идеология? Выводы Левандовски сводятся к тому, что второе предположение «не доказано», но они не означают, что мы не можем обнаружить где-нибудь пример либерального наукоотрицания, как не означают – с определенными методологическими оговорками, – что это не будет отрицание ГМО.
Во-первых, можем ли мы быть уверены, что Левандовски точно выбрал тот элемент мировоззрения, который должен коррелировать с анти-ГМО-позицией? В случае с климатом, темой, предельно политизированной, вопрос о консерватизме должен срабатывать. Но если ГМО (сюда же и вакцины) еще не политизированы ни Демократической, ни Республиканской партией, то вряд ли стоит полагать, что вопрос о политической ориентации человека может прояснить его ГМО-взгляды. Когда анкета предлагает согласиться или не согласиться с утверждениями типа «Главные национальные СМИ, на мой вкус, слишком левые» или «У социализма есть много преимуществ перед капитализмом», должно ли это заставить человека, говоря о ГМО, включать защиту идентичности? С вопросом о свободном рынке мы, возможно, оказываемся ближе к делу, полагая, что идеологические предпочтения могут служить индикатором мнений субъекта о науке, но и там нам нужно не ошибиться в выборе элемента мировоззрения! Каким боком идеология свободного рынка может быть связана с ГМО? Да, если субъект относится к идее свободного рынка скептически, он с большей вероятностью не доверяет крупным промышленным концернам (подобным Monsanto) и, возможно, расположен к анти-ГМО-настроениям. Но это слишком непрямая логика. Какое отношение к ГМО имеет вопрос, согласен ли субъект с утверждениями типа «Свободный рынок ведет к перепотреблению»? Может быть, отношение к другому мировоззренческому тезису – например, «Я считаю, что заботу о нашей безопасности и здоровье нельзя вверять крупным корпорациям» – было бы более показательно.
Во-вторых, как признает сам Левандовски,
хотя наша выборка была репрезентативной, в нее могло не попасть достаточно большое число участников из крайних областей идеологического спектра. И, значит, нельзя исключить, что небольшие специфические группы ультралевых могут и впрямь отвергать научные истины, такие как безопасность ГМО или вакцин, что можно предположить по риторике публичных выступлений известных «леваков».
Притом, как мы уже видели, именно к краю идеологического спектра принадлежит большинство антипрививочников. Не обстоит ли дело так же и с ГМО?
В-третьих, как утверждает Левандовски в другой статье, возможно, на рассматриваемую проблему влияет
текущий исторический и политический контекст, в котором широко обсуждаемые научные находки обычно оскорбляют взгляды прежде всего консерваторов, а не либералов. И значит, лабораторные опыты подсказывают, что мы увидим обратную картину, когда наука обнаружит факты, противоречащие либеральному мировоззрению.
Иными словами, даже если ни движение против прививок, ни ГМО-луддизм не годятся в примеры либерального наукоотрицания, может быть, дело в специфике исторического момента и можно предполагать, что либералы окажутся не меньше консерваторов склонны отрицать науку, если возникает случай, задевающий базовые принципы их мировоззрения.
Наконец, что бы ни показывали данные исследований, нельзя отрицать, что призывы и действия, направленные на запрет ГМО, исходят преимущественно от левых. Левандовски (в соавторстве с Джозефом Усински и Карен Дуглас) пишет:
Ученые и организации Америки, участвующие в ГМО-сопротивлении, связаны в основном с левой политикой, и самые крупные успехи этого сопротивления мы видели в штатах с выраженной левой ориентацией (так, закон о маркировании ГМ-продуктов принят в Вермонте).
При всех этих оговорках эмпирический результат налицо. Левандовски справедливо отмечает: данных, подтверждающих тезис о связи ГМО-отрицания с левыми по преимуществу, недостаточно. Корреляция не обнаруживается.
Но что же обнаруживается? В той же статье Левандовски пишет: по
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
