лишь одним элементом из этого множества.
Обобщая, можно сказать, что у мужчин, которые совершают изнасилования – в одиночку или группой, из-за психопатических отклонений или реактивной дисфории, – есть ряд общих характеристик. Преследуя свою жертву и совершая насильственный сексуальный акт, они не ощущают никакой эмпатии по отношению к ней и однозначно интерпретируют двусмысленное поведение женщины как приглашение к сексу. Их туннельное ви́дение исключает осознание очевидной боли и унижения, которые испытывает женщина, или какое-либо беспокойство по этому поводу. Они игнорируют крики жертвы или просто индифферентны к ним. Недооценивают физическую и психологическую боль, которую причиняют («Это же просто секс»). Обычные внутренние сознательные запреты на причинение вреда другим людям снимаются либо соображениями оправданности своей агрессии, либо тем, что жертва «заслуживает этого», либо тем, что она будет «получать удовольствие» от того, что ее насилуют. Страх перед будущим наказанием заглушается непосредственностью переживаемого в данный момент. После этого они (для самих себя) минимизируют остроту нанесенной ими физической или психологической травмы и склонны обвинять в случившемся саму жертву – если это возможно. Уверены, что неверен закон, а не их поведение.
Разные статистические обзоры придают дополнительный вес этим формулировкам, сделанным на основании психологических исследований. Большинство насильников во всем винят жертв, а многие уверены, что те извлекли из случившегося пользу. Но около 60 % насильников все-таки признают, что их мотивом было желание унизить жертву[120]. Очень многие рассказывают о произошедших с ними в прошлом случаях, когда они были унижены женщиной[121].
Можно заметить, что у людей, совершающих направленные против других насильственные действия – в форме жестокого обращения с детьми, избиения супруга, подростковых нападений, злостного хулиганства взрослых или изнасилования, – имеются общие психологические черты и особенности. Их заряженные негативом внутренние убеждения порождают негативные же интерпретации поведения жертв. У них всех наблюдается отсутствие навыков социального взаимодействия и понимания того, как правильно оценивать действия окружающих. Они оправдывают свое агрессивное поведение, отталкиваясь от того, что именно они – истинные жертвы. И часто находятся в состоянии стресса или депрессии, а к насилию обращаются как к стратегии нейтрализации своих расстройств и восстановления должного уровня самооценки.
Глава 9
Коллективные иллюзии
Групповые предубеждения и групповое насилие
Толпа совсем не отделяет субъективное от объективного; она считает реальными образы, вызванные в ее уме и зачастую имеющие лишь очень отдаленную связь с наблюдаемым ею фактом… Кто умеет вводить толпу в заблуждение, тот легко становится ее повелителем; кто же стремится образумить ее, тот всегда бывает ее жертвой.
Гюстав Лебон. Психология масс[122]
Представьте себе следующую картину на футбольном матче: толпа фанатов в одном секторе стадиона воодушевленно вопит, когда ее команда поражает ворота соперника, но недовольно гудит, если получен ответный гол. Фанаты, расположившиеся в другом секторе, отвечают своими неодобрительным гулом и приветственными криками в противофазе. Синхронность действий сотен и тысяч индивидуумов каждой стороны аудитории болельщиков создают впечатление, что в каждом из секторов находится нечто единое и почти неделимое, примерно как хор, следующий одной партитуре. Теплота и эмпатия, которые по отношению к «своим» ощущают все участники толпы, а также одновременно – презрение и даже враждебность по отношению к «другим», «чужим», поразительны. Подобное поляризованное мышление команды на поле и ее болельщиков на трибунах имеет много общего с более радикальным мышлением, связанным с предрассудками, расовыми беспорядками и преследованием (гонениями).
А теперь представьте себе парад штурмовых отрядов: каждый боец в сапогах, все маршируют гусиным шагом в такт с духоподъемной музыкой военного оркестра и под возгласы приветствующей толпы. Эта сцена действительно напоминает зрелище футболистов, бегающих в форме по полю стадиона, и их ликующих фанатов на трибунах. Энтузиазм болельщиков порождает заразительные восторженные чувства в адрес своей команды (и – по ассоциации – самих себя) и уничижительные – в адрес команды противника.
Враждебность на спортивных аренах, как правило, носит ограниченный во времени и пространстве характер, а вот свирепость и дикость, охватывающие людей во время военных действий, могут быть постоянно расширяющимися и всепоглощающими – хотя дихотомическое представление о «наших» и «не наших» («чужаках») присутствует в обоих случаях. На самом деле, граница между спортивным соревнованием и физическим нападением на врага нередко оказывается пересечена. Представьте себе «войны» между футбольными фанатами: буйные болельщики проигравших нападают на тех, кто болел за победителей, и даже на игроков «своей» команды, которые (по их ощущениям) не оправдали ожиданий.
Самая печально известная война из-за спортивного события разразилась в Константинополе в VI веке нашей эры. Городской ипподром стал ареной для соревнования колесниц, которые различали по зеленым и голубым ливреям возниц. Весь город разделился на два лагеря – «зеленых» и «голубых». Гонки колесниц, приправленные взрывоопасной смесью политических и религиозных разногласий, вылились в беспорядки и бунты, позднее – в резню. Массовая драка между «зелеными» и «голубыми» на ипподроме в 532 году переросла в войну между враждующими общественными группами, кульминацией которой стал пожар, уничтоживший большую часть города; далее последовала резня, в которой погибли тысячи «зеленых»[123].
Образ мышления, чувства и поведение личности в составе группы лишь отчасти могут быть объяснены в терминах того, как один индивидуум мог бы взаимодействовать с другим. Хотя дуалистическое мышление и предубеждения имеют место в случаях и персональных, и групповых взаимодействий, некоторые феномены, такие как товарищество, преданность лидеру общего дела, коллективные заблуждения и иллюзии, следует понимать только в групповом контексте. «Группизм» – аналог эгоизма, только по отношению к коллективу, а не к отдельной личности. Человек, находящийся в группе, переносит собственные эгоцентричные взгляды в рамки того, что выгодно его группе. Он интерпретирует происходящие события в терминах групповых интересов и убеждений. Обычный эгоизм превращается в «группизм». Он не только подчиняет личные интересы интересам группы, но и воспринимает интересы «чужаков» – тех, кто вне его группы, – как противоположные, если они несовместимы[124].
Человек, всецело преданный своей группе, может способствовать продвижению благоприятных образов сотоварищей (а следовательно, и самого себя) и принижению образов «чужаков». Конфронтации с другими группами подчеркивают «положительно-предвзятое» отношение к своей группе и «негативно-предубежденное» – к вражеской. Существует взаимозависимость между тем, как он оценивает сотоварищей по сравнению с «чужаками»: чем в большей мере человек ощущает, что другая группа противостоит «нашим», тем сильнее возвеличивает свою группу. Приятели кажутся ему все более дельными, стоящими, благородными и духовными, в то время как «чужие» – никчемными, низкими и аморальными.
Очень многое в групповом поведении основано на взаимодействии (часто малозаметном) между убеждениями, образами и интерпретациями, которые превалируют в группе. Члены группы настроены придавать определенное, специфическое значение событиям, так или иначе ее затрагивающим; они с готовностью принимают мнения и концепции, которые выдвигает и продвигает лидер.
