народа, как вы правильно сказали, разглядеть кого-то достаточно сложно. Танцевала Машу в «Чайке». Но это я вам называю такие партии, которые все знают. Если я буду рассказывать обо всем — о каких-то феях и так далее, то неспециалисты мало что поймут. Вот Китти — это понятно, да?
— Китти — понятно. А занятость у вас большая была?
— Чудовищная! Я сейчас думаю, как я выдерживала?! С утра до ночи — в театре. И днем трехчасовой перерыв, чтобы приехать домой, что-то перекусить и — если получится — прилечь «ноги на подушку». Не так давно я ехала в метро и на «Чеховской» поднималась по эскалатору. Передо мной стояла девушка — я сразу определила, что балетная. Она посмотрела налево-направо, никого вокруг не было, и легла на поручень. Я посчитала по часам, что она едет к вечерней репетиции в театр Станиславского. Но она уже лежит! А ей еще только начинать. Это очень тяжело.
— Сколько лет вы прослужили в Большом?
— Двадцать. Мы когда поступали, подписывали контракт на этот срок. Сейчас контракты на год заключают. А тогда каждый из нас точно знал, когда он закончит работать. Иногда предлагали еще годик потанцевать, потом еще годик. Но поскольку меня уже пригласил в свой театр Марк Розовский, зачем мне еще этот годик? Вот если бы мне предложили контракт на пять лет, я бы осталась. А так, каждый годик гадать, предложат ли тебе остаться еще — зачем?
— А вы чувствовали еще в себе силы?
— К сожалению, да. Когда у меня закончился контракт, у меня был какой-то пик формы. Мне бы как раз только начинать! И мастерство пришло, и я научилась сдерживать свою нервную систему (я ведь всегда очень волновалась перед выходом на сцену). Вот мне бы тогда только начать!..
— Наташа, а как балетные люди готовят себя психологически к уходу? Как настраиваются, зная, что их карьера недолгая?
— Все по-разному проходят этот путь. Я знала людей, которые уже через десять лет причитали: «Господи, когда же это закончится? Когда я отсюда уйду?» Мои подруги из ближайшего окружения испытали такие же ощущения, как у меня — сейчас самый расцвет! Хотя, если совсем уж честно, в отличие от физического состояния, моральный износ все-таки существует. Подкашивают, грубо говоря, интриги. Двадцать лет тебе постоянно треплют нервы. А танцевать бы еще потанцевала.
Ну а после ухода… Сейчас одна из моих подруг работает репетитором в Новой опере, учит молодых солистов ходить по сцене, разводить руками, репетирует с ними и даже ставит спектакли. Кто-то работает в фигурном катании, кто-то — в гимнастике, кто-то репетитором, кто-то в администрации того или иного балетного театра. Получается, я одна сменила профессию.
— Все эти годы, пока вы не снимались в кино, вас узнавали?
— Да. И это поразительно! Как-то летом я вышла ловить такси. У меня — распущенные светлые волосы, черные очки, я села в машину, назвала адрес, и вдруг водитель спрашивает: «Это вы?» Я говорю: «Это я. Но почему? Я же даже в черных очках!» — «Узнал вас по голосу!»
— Наташа, а как вы оказались в театре Розовского «У Никитских ворот»?
— Он сам, наверное, уже не помнит, но сразу после «Морозко» Розовский позвонил мне и предложил сыграть «Бедную Лизу», которую собирался ставить, по-моему, в «Современнике». Я согласилась, а потом подумала: «Что же я делаю? Меня же не слышно будет со сцены». Меня-то и микрофон еле брал в «Морозко», я переозвучивала все в ателье. Значит, мне надо было заниматься постановкой голоса, сценической речью. «Зачем мне это? Я же не собираюсь быть драматической актрисой!» Но отказаться мне не пришлось, так как что-то там произошло, и постановка не состоялась.
А потом у меня были многие годы дружбы с его женой Галочкой. И однажды я пришла к ней с шампанским по случаю того, что закончился мой контракт с Большим театром. Это, безусловно, не было радостным событием, но отметить его было нужно. Решили выпить. Марк пришел с работы поздно, увидел меня и сразу сказал: «О! Я сейчас готовлю новый спектакль, сыграешь у меня Маркизу?» Я говорю, сыграю. Думала, роль какая-то декоративная — постоять где, посидеть. «Ну, приходи за пьесой». Оказалось, что это практически главная женская роль. И я решила попробовать. «Отказаться-то всегда успею». Так я попала в театр Розовского.
— И вот тут пришлось заниматься постановкой голоса, сценической речью?
— Эту проблему я решила сама. Три раза в день включала магнитофон на полную громкость и старалась его перекричать. Закрывала все окна-двери, и сорок пять минут, пока идет кассета, я орала. Периодически срывала связки и всем говорила, что простужена. Я не знала, что у человека только две связки, я думала, как в ногах — много, и тренировала их так же. Только недавно я услышала, что их всего две, и похолодела от ужаса, вспомнив свои экзерсисы. Что же я делала?!
— Переход к «новой старой» профессии был органичен?
— Да. Когда я была совсем маленькая, то боялась плавать, боялась глубины. И однажды мама взяла меня на руки, вошла в воду по плечи и сказала: «Наташа, спокойно, я тебя отпускаю. Буду рядом». И отпустила. И я забарахталась, но поплыла. С берега кричали: «Это не мать, это гиена!» Но с тех пор я стала плавать и полюбила воду.
Видимо, это был полезный опыт. Потому что так же я оказалась выброшенной на съемочную площадку, так же — на драматическую сцену. Какой-то опыт спасения в экстремальной ситуации тут остался.
Но почему-то когда я начинала репетировать у Марка, я была уверена, что позвал он меня только из-за хорошего отношения. И все ждала момента, когда мне позвонят и вежливо скажут: «Наташенька, завтра не надо приходить на репетицию». Но раздавался звонок: «Наташенька, завтра…» — у меня останавливалось дыхание — «…репетиция в двенадцать». Мы репетировали в двух составах, и я была уверена, что войду во второй состав. И только когда вышли маленькие афишки, и я увидела свою фамилию в первом составе, я поняла, что отступать некуда.
— У Марка Розовского театр не совсем классический…
— Я бы сказала, совсем не классический!
— Я хотел выразиться помягче. А вы сразу приняли его правила игры?
— Да. Конечно. У меня были очень интересные роли. Начиная с первой — Маркизы в «Преследователе». Это был замечательный спектакль, там было много джазовой музыки, танцев. Потом немножко осваивала материал — как говорили у нас в Большом — «четыре лебедя и три дриады». В данном случае мне
