Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
Кирха в Сарепте. Фотография XIX в. Из собрания музея «Старая Сарепта»
Потом немец повел их в соседний дом, к незамужним сестрам. Те на первом этаже пряли пряжу, вытягивали шелковую нить, ткали, на втором — жили и молились. Главой общины была бесцветная жилистая фрау 36 лет — приехала сюда из Магдебурга и совсем об этом не жалела. Трудилась с утра до ночи, надзирала за барышнями, учила их уму-разуму и ткацкому мастерству, занималась торговлей и счетами. Дом незамужних сестер был маленьким, но доходным предприятием, «гешэфтом» на языке местных. Под строгим наблюдением фрау девицы шили чудесные вещицы и отправляли их в Москву, Петербург, Казань, Саратов, Астрахань — неплохо зарабатывали, помогали родителям своим и копили приданое. Мастерица из незамужнего дома считалась выгодной невестой. Энн купила у фрау вязаный корсетик для младенца за 5 рублей и похвалила коричневую камвольную скатерть, за которую фрау просила 45 рублей. Мисс Уокер вздохнула и покачала головой — она, как и гернгутеры, умела экономить.
В это время любопытная Анна придирчиво осматривала дом, не побрезговав кухней: «Он довольно уютный и крепкий. Они делают здесь шелковую нить насыщенного алого цвета. И красят ткани сами. В дальней части дома увидела девушку, которая что-то вязала. На втором этаже — большая комната, где девушки молятся по утрам и вечерам. Кухня в доме тоже хорошая, просторная и удобная, около шести железных котлов в два ряда, висящих над очагами. Они обедают в 12 часов, ужинают в шесть вечера».
Перебежав «пляц», зашли к богатому чулочнику, Каспару Беккеру. Его особняк был одним из лучших — каменный, ладный, хорошо натопленный, очень уютный. Все в нем было новым, основательным и с виду скромным. На первом этаже Беккер держал ткацкую мастерскую. На втором жил с семьей. Анна мельком увидела его бледного застенчивого сына Александра, который подрабатывал органистом, но уже тогда в тайне мечтал о зоологии и ботанике.
Господин Беккер оказался не только радушным, но и терпеливым хозяином — показав Листер дом и мастерскую, он почти час отвечал на ее вопросы, шелестя в памяти гроссбухами, счетами, выуживая из них точные цифры. «Выяснила у него, что местные едят herschen — это вид злака, кама или просо, из которого делают кашу. Просо стоит 1 рубль за 50 русских фунтов. Пшеница — 1 рубль 80 копеек. Рожь — 1 рубль 10–20 копеек. Немцы, в отличие от русских, используют в хозяйстве свое удобрение. Русские сплавляют его по реке. Лучшие коровы — из Одессы. Одна такая стоит от 120 до 150 рублей, а местная — от 40 до 50 рублей. Цены на местные продукты таковы: хорошее свежее масло (фунт) — 50–60 рублей. Мясо — 14 рублей. Баранина — 14 рублей. Свинина — 15 рублей. Сыр, который производят немцы, живущие под Саратовом, — от 50 до 60 рублей за фунт. Парное молоко — 5 рублей за кварту. Сливки — 50 копеек. На первом этаже увидела полдюжины чулочных станков. Делают шерстяные, а также дамские бумажные чулки — последние слишком маленькие и короткие и предназначены лишь для тех, кто носит подвязки под коленом и не пользуется гетрами. Поинтересовались, нет ли у него ночных колпаков, — есть! Энн купила один для капитана Сазерленда — белый с красными горизонтальными полосками — за 2 рубля 20 копеек. А я купила такой же для себя и тоже из хлопка. Мой чуть дороже — 2 рубля 50 копеек».
Завершив допрос и сердечно поблагодарив господина Беккера, Энн и Анна обошли дома аптекаря, кузнеца, пекаря (купили пару знаменитых имбирных пряников) и закончили экскурсию у часовщика, который, согласно подсчетам Анны, «зарабатывал очень хорошо».
В шесть вечера, строго по расписанию, им подали ужин — дежурный, но с приятным немецким акцентом: «Вкусный суп с нежной курицей, слегка приправленный корицей, дичь или голубей, разрезанных пополам и хорошо приготовленных (запеченных), вкусный печеный картофель, разрезанный пополам и уложенный на блюде вместе с дичью, на нашу маленькую тарелку нам выложили консервированные сливы и яблоки, которые мы ели вместе с птицей. Потом принесли салат из мелко нарезанной красной и белой капусты, очень симпатичный и хорошо приправленный — уксусом и сахаром. Запомню его — возможно, повторю дома. Потом подали превосходное небольшое блюдо слегка запеченного риса, присыпанного корицей. Одну птицу мы не съели и спрятали в нашу кастрюлю про запас».
Даже плотные саксонские блюда не вылечили Анну. Вечером она свалилась с температурой, глаза сильно болели, першило в горле. Она пила микстуру за микстурой, смешивала их с богатырскими порциями бренди и порто. На следующий день экскурсии отменила и осталась дома. Вечером случилась другая напасть — Энн упала и сильно ушибла спину, хныкала, грозилась умереть. Листер, безразличная к ее капризам, уложила подругу на живот и, несмотря на слабость и температуру, принялась грубо растирать ее спину бренди. Потом укутала одеялами. После такой экзекуции Уокер заснула как убитая.
Седьмого марта обе почувствовали себя лучше. Все мало-мальски интересные дома они уже обошли и отправились в погреба — изучать, что и как в них хранили зажиточные бюргеры. Хозяин гостиницы, бережливый богач, имел зерновой амбар и овощехранилище. Анна их с интересом осмотрела: «10 или 12 ступеней вниз — несколько коридоров, вырытых в песчаной почве с большими (18×20 дюймов) отсеками, похожими на катакомбы. Они наполнены песком, в который уложены овощи вместе с корнями, как обыкновенно на грядках. Здесь есть капуста, морковь, вообще все виды овощей. Забыла спросить про картофель. Но, судя по свежему сладковатому вкусу картофеля, который мы ели на ужин, вполне вероятно, что наш хозяин выращивает его здесь. Я не увидела маленькую машину, о которой говорил нам Георгий, которая будто бы режет капусту тонкой соломкой, но, вероятно, действует она по тому же принципу, что и наша машина для нарезания соломы — есть маленький нож, который опускается и поднимается. Овощехранилище великолепно. Они делают все, чтобы сюда не проникал воздух. Балки здесь совсем не сырые, а земля сухая, как песок».
У хозяина был еще винный погреб — в подвале гостиничного дома. Но он пустовал — еще в начале зимы всё до последний бутылки немец выгодно продал столичным и московским купцам. Сказал, что делает белое вино отменного качества и даже в балованном Петербурге его нахваливают.
По совету хозяина заглянули в ледник («айскеллер»), стоявший на этой же сказочной, полной запасов улице. С виду — обычный жилой дом, хоть и небольшой, с одним окном под самой крышей и тремя низенькими деревянными дверцами. На полях дневника Анна для памяти набросала его фасад и план. Все здесь было устроено по-немецки логично. За тремя дверцами — лестницы, ведшие вниз, в холодное подземелье, где лежали вечные льды. По сторонам устроили полки для продуктов — чем ближе ко льду, тем холоднее. На самых нижних хранили мясо и рыбу. В середине укладывали фрукты и бочки с соленьями. На полках у входа летом остужали бутылки с вином, морсом и квасом.
Пока проводник объяснял устройство «айскеллера», Листер, вооруженная линейкой, ползала по лестницам и переводила немецкую житейскую мудрость на созвучный язык цифр: «Помещение, где хранится лед, размером 4×4 ярда в ширину и глубиной 7×3 фута. Глубина же от входа в ледник до его дна составляет 19 футов. Ширина стен (от дощатой обшивки до обшивки внутренней из бревен) — 4 фута. Лед не разбивается и не утрамбовывается, а закладывается большими кубами, размер каждого = 1, 2 или 3 фута в квадрате. Весной, когда температура по Реомюру составляет 10°, лед тает, но при этом воды в подвале нет — кажется, она целиком уходит в песок».
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
