лицо, причесался.
Раиса жила в центре, в огромном доме на четвертом этаже. Когда Иван вошел в квартиру, первое, что бросилось в глаза, — это бесконечные полки с книгами. Они стояли вдоль длинных стен, закрывая их с пола до потолка.
— У вас целая библиотека! — вырвалось у Ивана.
— Это все осталось после папы, — сказала Раиса.
В комнату вошла невысокого роста седеющая женщина с очень живыми черными глазами.
— Познакомьтесь. Это моя мама, Надежда Петровна, — представила Раиса. — А это наш сотрудник Иван Васильевич, институтский маг и волшебник.
— Очень, очень приятно, — Надежда Петровна подала Ивану руку. — Да вы садитесь, пожалуйста, будьте, как дома.
— А где же ваш телевизор? — спросил он.
Надежду Петровну удивил вопрос, но Раиса за спиной Ивана делала ей какие-то непонятные знаки, и она промолчала.
Раиса провела Ивана в другую комнату и ушла, оставив его одного. Иван стал копаться в телевизоре. От одного сопротивления отошла пайка. Он достал прихваченный с собой паяльник, включил в сеть. Когда Раиса вернулась, телевизор работал.
— Уже готово? — поразилась она.
— Да тут были пустяки, — ответил Иван. — Ну я пойду…
— Нет, нет! — запротестовала Раиса. — Я вас не отпущу. У меня сегодня день рождения, все приготовлено, мы сейчас…
— У вас, вероятно, гости будут… Я не одет… — не очень уверенно сопротивлялся Иван. Ему самому не хотелось уходить от Раисы, из этого уютного, светлого дома в свою холостяцкую квартиру.
— Никого у меня не будет, и одеты вы вполне прилично, — не дала ему договорить Раиса.
— Рая, — раздался из кухни голос Надежды Петровны, — поди сюда!
— Сейчас, мама! — Раиса повернулась к Ивану. — Посидите, почитайте, мы мигом…
Иван подошел к книжной полке. Книги здесь были самые разные: словари, справочники, научные труды с таблицами цифр, с нарисованными схемами. На другой полке были собраны книги о животном мире. Он взял том Брэма и зачитался.
— Прошу к столу, — неслышно подошла к нему Раиса. Она успела переодеться в шерстяное платье салатового цвета, которое очень шло ей. — Пойдемте, — она взяла его за руку и повела в столовую.
За праздничным столом Раиса села рядом с Иваном. Надежда Петровна, налив в рюмки вина, поднялась.
— Ну, доченька, — произнесла она ласково, — желаю тебе здоровья и успехов в твоей научной работе.
— За ваше здоровье, за ваши успехи! — подхватил Иван, поднимая рюмку, окаймленную золотистым ободком.
Раиса и Надежда Петровна наперебой ухаживали за Иваном, предлагая ему отведать то одно, то другое блюдо. Все было так просто и хорошо, хозяйки дома так радушны, что от его первоначальной стесненности вскоре не осталось и следа.
Второй тост предложил Иван:
— Я хочу выпить за ваше здоровье, Надежда Петровна, за то, что вы вырастили и воспитали такую дочь…
— Спасибо, спасибо, — растроганно проговорила мать Раисы и отпила несколько глотков прозрачного вина.
— А мне хочется выпить за нашу с вами камеру! — воскликнула Раиса. — Мама, он мне сконструировал такую камеру — прелесть!
— Тогда уж не за камеру, а за наше с вами сотрудничество! — весело засмеялся Иван.
— И за то, — так же весело добавила Раиса, — что вы победили и Кочкарева, и профессора Прутикова! Иначе ведь не было бы никакой камеры.
Надежда Петровна застыла с вилкой в руке. Ее живые черные глаза остановились на Иване.
— Вы победили профессора Прутикова? — ахнула она. — Такого осторожного и матерого политикана?
— Да нет, что вы! — замахал руками Иван. — Раиса Ивановна немного преувеличила.
— Все же история с Кочкаревым затянулась по вине Прутикова, — заметила Раиса.
Иван улыбнулся:
— А вы хотели, чтоб она длилась не больше недели?.. Прутиков и Голубев верили Кочкареву. А не верить они не могли, — для этого Кочкарев много поработал: тут и механизация столярной мастерской, и инициатива строительства домика и оранжереи, и зовущий вперед проект решения собрания, и многое другое. Объективный же ход событий показал истинное его лицо. Не так-то все было просто…
— Хорошо, что вы не отступили, — успокоилась Надежда Петровна, слушавшая с неослабевающим напряжением рассказ Ивана.
— Отступить — означало бы зачеркнуть свою позицию, себя.
— Это верно, — подтвердила Раиса. — И мы никогда не узнали бы, что вы такой специалист.
— Вот это и будет следующий тост, — Надежда Петровна встала со стула. — А меня извините, я пойду на кухню, приготовлю чай.
Она ушла, а Раиса стала потчевать гостя солеными рыжиками.
— Это что же, собственного сбора и собственного засола? — Он ел грибы и похваливал их: — Очень вкусные, очень.
— Были в деревне вместе с мамой, вот насобирали и насолили. До чего же там хорошо! — воодушевилась Раиса. — Особенно утром, когда светает. Тишина, птицы щебечут — чудо! Находишься по лесу, наберешься лесных запахов, — никакого курорта не надо.
— А на юге бывали?
— Всего один раз. В санатории. Море, конечно, удивительно! А так… Мне не понравилось.
— Мне тоже на юге не понравилось. Я люблю подмосковную природу. Грибы, рыбалку, охоту… Помню, после войны получил первый отпуск. Ну, сами понимаете, четыре года без отпусков, без выходных, без праздников — станки и те вдрызг измотались, а человек тем паче. Ну вот, приехал в деревню. Дорвался до воды, до леса… И всю усталость за две недели как рукой сняло. Я даже стихи тогда написал.
— Вы писали стихи?!
— Когда-то писал.
— Прочтите что-нибудь.
— Стихи написаны давно, они о войне, о заводской работе, будет ли интересно?
— Конечно. Я тоже когда-то писала стихи. Прошу вас, прочтите, — попросила Раиса.
— Ну что ж, если интересно, прочту. — Иван помолчал и начал:
Стальные суставы война измотала
У прессов стотонных, у мощных станков…
И если бы сделан я был из металла,
То мне бы не выдержать этих годов.
— Хорошие стихи, — задумчиво сказала Раиса. — Не выдерживали станки, металл — выдерживал человек… А другие стихи у вас есть?
— Есть, но они опять о войне.
— Ну и что же? — Раиса повернулась к нему. — Я жду.
— «Россия», — назвал он стихотворение.
На небе — свастика, кресты…
Моторов вой… Разрыв металла…
На речках вздыбились мосты,
В саду с цветка пчела упала.
И сбило петли у ворот,
И уронил ребенок соску.
Столетний дуб шагнул вперед
И заслонил собой березку.
В блокаде бился Ленинград,
Себя в боях чинил и штопал…
На землю сбросив свой бушлат,
В тельняшке дрался Севастополь…
…Берлин… Потсдам… И в том краю
Навек замолкла злая сила.
Лицом к лицу с врагом в бою
Стоял не кто-нибудь — Россия!
Иван
