— Ты же сказала семьдесят семь.
— А, ну да, — рассмеялась я. — Тогда ещё семьдясят семь копеек. Чуть не забыла.
— Это все меняет, Лиз. Мне кажется, вполне себе нормальная цена за мужика с татуировками.
— Ма!
— Молчу-молчу, — торопливо произнесла мама и хмыкнула.
— Ма?
— Донь, а где ты кофе покупала? — спросила она, и мы обе захохотали.
Без пяти семь. За окном зала ожидания паркуется "Вольво" и из него выходит мой будущий муж. Он идёт уверенной походкой к дверям, открывает их, улыбаясь мне своей улыбкой, спрашивает как прошел мой день и на ответный вопрос отвечает, что все о'кей. У него нет проблем, а если и есть, он знает как их решить. Помогает сесть в машину, закрывает дверь и смотрит на часы, улыбаясь своей пунктуальности. Ровно в семь и ни минутой позже мы выезжаем с парковки и едем домой.
На перекрестке красный, мы стоим первыми и улыбаемся звучащей из колонок музыке. Сегодня играет что-то до боли знакомое и тягучее, никак не могу вспомнить название и поворачиваюсь к Максу спросить исполнителя, а он хмурится, показывает мне на пятачок перед машиной, за которым стоят несколько человек, преграждая путь нам, встречке и тем, кто собирался поворачивать направо. И когда светофор переключается на зелёный, они поднимают вверх руки с короткими трубками, вспыхивающими яркими красными огнями на концах.
Макс сворачивает налево, в единственный просвет не перегороженный этими странными людьми, но на следующем перекрестке мы снова попадаем на красный, и теперь уже я показываю Максиму на две шеренги с поднятыми вверх фальшфейерами. Опять недовольные гудки, мы движемся прямо, я хохочу, видя переключающийся при нашем приближении светофор и выходящих на проезжую часть. Снова яркие вспышки, поднятые над головами, а мы едем непонятно куда, потом сворачиваем ещё раз и ещё, и ещё.
— Макс, признайся, это твоих рук дело, да? — я заливаюсь смехом, всматриваясь в следующее пересечение дорог, и взвизгиваю, когда мы вновь замираем на запрещающем сигнале светофора, и нас перенаправляют направо. — Макс! Признайся!
— С какого я? — хмурит брови, ругаясь на идиотов, сошедших с ума, но мне все больше кажется, что он просто заговаривает мне зубы и не хочет раньше времени признаваться.
— Ну ладно. Посмотрим куда нас загоняют.
— Да сейчас! Свернем и проедем через подворотню…
— Нет-нет-нет! Едь до перекрестка!
Чувствую, что и на этот выкрутас у него что-нибудь обязательно придумано, а я только оттяну время. И мне интересно.
— Да! — встречаю радостным криком красный свет светофора и машу перегораживающим три направления людям. — Ура! Макс, нас ловят!
— Не поймают, Еля.
— Да! Они просто не знают с кем имеют дело!
Выезд на пирс. Перед нами парусник-ресторан "Алые паруса", вдоль дороги к нему горят фаеры, воткнутые в снег, а позади машины выбегают три девчонки, в которых я узнаю свинок из аэропорта. Они смеются, вскидывают вверх руки с красным полотном, а на нем написано белым: "Ни шагу назад, Еля!" и сердечки, сердечки, сердечки.
— Ах ты маленький засранец, — смеюсь, обнимая самого лучшего на свете мужчину, а он жмёт плечами и показывает на единственный открытый путь:
— Ты со мной?
— С тобой куда угодно, Макс. Даже к черту на блины.
31Клей
На столе завал из образцов обоев и ламината, три вида плитки для ванной, несколько расцветок фасадов кухни и ворох листов с дизайнами. Голова пухнет от расчетов, как лучше распилить свою долю за концерт, чтобы было чем проплатить ремонт, частично вернуть долги и оставить хоть что-то на еду. Эля из "Онлайнов" пообещала перевести бабки за видео с концерта в "Олимпе" завтра к обеду — у нее там какие-то тёрки с начальством, явно перебухавшим на праздниках и не отдуплившимся к концу месяца. И один хрен не хватит. Не заплатишь бригаде, съебутся. Филу не отдавать — зашквар полнейший. Не жрать? У меня получится, а Еле нельзя. Там витаминов навыписывали, мама не горюй, папа не грусти, те же фрукты… И свадьба. Федоровна с говном сожрёт, если не потяну обещанное.
— Не чахни, Кощей.
Фил опускается на диванчик, тянет к себе мои охренеть какие позитивные расчеты и обводит три суммы ручкой:
— Не хватает малеха?
— Филыч, братка, не гунди, плиз, я считаю.
— Хуйли считать по сто раз. Тут к бабке не ходи, не вывозим.
— Не мы, а я не вывожу. Ты тут не при делах. Хотя, нет. Я тебе торчу, значит, при делах.
Схватившись за голову, смотрю на обои — Еля ведь предлагала отложить ремонт на попозже, а я упёрся рогом. И теперь что? Можно перехватиться у родителей, только потом отдавать будет все так же не с чего.
— Фак! — грохаю кулаком по столу и тянусь к пустой пачке. И тут жопа. — Фак!
— Клей, бля, харе кипятить мозги. Тебя кто-то торопит? — толкает в мою сторону свои сигареты, и я беру две — одну закуриваю, а вторую убираю за ухо:
— Фил, я взял в долг и сказал, что отдам.
— Я тебе что-то про сроки говорил?
— Не ебет.
— А меня ебет, — усмехнувшись, рвет лист с моими почеркушками и кричит в сторону бара. — Ден! Тащи сюда чайник и сумку!
— Да вы уже просто оборзели! Я бармен, а не грузчик-официант!
— Давай, повыебывайся! Будешь барагозить, устрою тебе такую Хиросиму, кровавыми слезами умоешься!
— Только попробуй! Я сразу заявление на стол положу! — пригрозил Ден, грохая чайник поверх образцов обоев и припечатывая плитку спортивной сумкой. — Фил, я не шучу.
— Ага. Я тоже. Такую характеристику нахерачу, раньше в ментовке окажешься, чем снова приблизишься к шейкеру, — Филыч кровожадно ухмыльнулся бармену и посмотрел на меня. — Прикинь, охуел в край. Я ему зарплату плачу в два раза больше, чем везде, любой его каприз с полпинка, как в лучших барах мира, а он мне обиженку включает. Может втащим для профилактики зажратости и геморроя? — и подмигнул, отгибая два пальца с намеком не жестить.
— Ты ещё думаешь? — резко подскочив на ноги, я без особых усилий заломал Дену руки за спину и, как котенка в его собственную лужу, ткнул мордой в стол, игнорируя злые маты и шипение. — Гаденыш, ты знаешь сколько эти обои стоят? Сколько я за ними по городу мотался, а? Места на столе мало? Чайник в падлу принести? Платят мало?
— Клей, бля! — Ден, скривился, когда я придавил ему шею локтем, и задёргался сильнее, пытаясь вырваться, услышав мой вопрос:
— Пороть будем, Фил?
— Только рискните, гады, — прохрипел бармен. — Я вам в чай столько слабительного намешаю, душу высрете раньше, чем до бумаги дотянетесь!
— Дерзит, сученыш, — хмыкнул я, давясь от хохота.
