Понимая, что уже готова сдаться, она робко спросила:
— Вы же отберёте его у меня его совсем?
Мужчины переглянулись, затем Окато с улыбкой повторил:
— Рецепт, Магда.
И она призналась. Говорила, и чувствовала, что предаёт свой труд и саму себя. Но что есть она? Разве не осталась в холодном каменном мешке, забытая людьми и Праматерью? Кто она теперь? Существует ли вообще?
Получив рецепт, её отвели обратно в камеру, вернули одежду, которая оказалась велика. В платье теперь могло войти две Магды. Затем принесли еду: исходящее ароматным паром варево и кусок хлеба. Она взяла было дрожащими пальцами ложку, поднесла ко рту, как её скрутило от боли в животе. Расплескав варево себе на руки, Магда упала на пол. Видно, это её наказание за слабость, за любовь к себе, которая не позволила вынести холода и голода. Никогда уже не будет ей прощения…
Рези прошли, но съесть тогда она смогла не больше пары ложек.
Через некоторое время Магда услышала, как в Башне что-то происходит. В коридорах и на лестницах раздавались приглушённые шаги, стук. Наверное, наверху они были громкими, но у неё в камере больше напоминали эхо жизни.
Когда страж — такой же здоровый и плосколицый, как остальные — вновь принёс еду, Магда осмелилась спросить, почему её не отпускают.
— Не до тебя сейчас, — отмахнулся он.
Она вопросительно смотрела на него снизу вверх.
— Не знаешь, что происходит? — спросил он и, доброжелательно усмехнулся: — А, до тебя же тут никакие звуки не долетают. Сегодня день Благодарения Праматери, на Площади будет казнь с помилованием одного из преступников.
— День Благодарения, — прошептала Магда. — Сколько же я здесь провела?
Она опыталась подсчитать, но сбилась.
— А у нас совсем некстати своя казнь, — продолжал с досадой страж. — Говорят, плохая примета. Праматерь может обидеться.
— Какая ещё своя казнь? — спросила Магда.
— Бунтовщиков пора порешить. Раньше не могли, Великий Хранитель был в отъезде, а дальше ждать опасно: они еле живые. Может статься, завтра и казнить будет некого.
Бунтовщики? Вспомнился встреченный в коридоре мокрозяв. Тогда стражи тоже говорили про бунтовщиков.
— Так, может и не надо, раз без того скоро, — негромко заметила она.
Он посмотрел на неё с улыбкой и, сев рядом, положил руку на плечо:
— Глупая ты баба, хоть и учёная. Как жеж не надо? А другим наука? Я, знаешь ли, сам из мокрозяв вышел, законы знаю. Если каждый начнёт по-своему воротить, тут семнадцатый год наступит. А он для нас ничем хорошим не закончился.
Магда ничего не поняла из его последних слов, только удивлённо переспросила:
— Ты тоже мокрозяв?
— Бывший. Мы, стражи Башни, все из мокрозяв. Кого охранять-то приходится? А вода в Башне не откукренная. Ферштейн, чем это грозит?
— Ферштейн, — угрюмо повторила Магда незнакомое слово, догадавшись, что оно означает «поняла».
— То-то же, — голос стража становился всё добрее, а рука опускалась всё ниже, и теперь лежала на её груди.
Магда встретилась с ним взглядом.
— Ты не бойся, Машка, — сказал страж. — Я про тебя не забуду, голодной смертью помереть не дам. Другим с этой казнью пока не до тебя, а я помню. Нравишься ты мне, хоть и страшненькая. Классуху мою школьную напоминаешь. Физичку.
Она не нашлась, что на это ответить. А страж уже расстегивал пуговицы на корсаже. Вторая его рука уверенно легла на её бедро.
«Это лучше, чем смерть от голода», — сказала себе Магда и помогла ему справиться с неподатливой пуговицей.
…
После перепихона страж совсем подобрел. Даже принёс большой пучок сухой травы и бутылку, на дне которой плескалась брага. От браги Магда отказалась — он остался доволен, и сам всю выпил — а вот сено оказалось весьма кстати. Спать на нём гораздо лучше, чем на голом полу.
— Машка, проси меня, о чём хочешь, — сказал страж, глядя на неё пьяно блестящим глазами (между делом выяснилось, что его зовут Яков). — Что могу, всё сделаю.
Она отряхнула с подола колючие травинки, прислушалась к звукам за стеной. Сделает, что может. А что он может?
— Я хочу посмотреть на казнь, — глухо сказала она.
Страж хмыкнул, посмотрел на неё с любопытством:
— Зачем тебе-то?
— Так, интересно. Ни разу не видела, как мокрозявов казнят.
По глубокой морщине, прорезавшей лоб Якова, Магда поняла, что причина ему не понравилась.
— Помираем мы также, как вы, — мрачно заметил он. — Ну, если не считать воду.
Вспомнились слова из книги, что мокрозявы не чувствительны к боли, но Магда решила не говорить об этом, и негромко спросила:
— Так ты покажешь мне казнь?
Он поморщился.
— Сам сказал, я могу просить, о чём захочу, — напомнила она.
— Ну, я думал, ты что-нибудь из тряпок попросишь. Или поганое ведро другое.
Магда хотела возразить, но Яков примирительно хлопнул её по ягодице и сказал:
— Ладно, ладно. Пообещал, сделаю.
Она подавила торжествующую улыбку.
Затем он ушёл, остаив лампу и, заверив, что придёт за Магдой перед началом казни. Она осталась ждать. Сама толком не знала, зачем хочет туда пойти. Никогда прежде её не интересовали подобные зрелища. Но сейчас Магде было необходимо ещё раз увидеть того мокрозява. Просто увидеть и… если удастся, подать ему знак. Ведь это наверняка очень страшно идти на казнь. Может, если он будет знать, что кто-то в толпе думает о нём… каждый день думает, и по ночам, и когда с другим… Может, ему станет от этого легче?
Шло время, в лампе почти догорел фитиль; умирая, пламя дрожало и корчилось в агонии. Магде казалось, что сверху доносятся голоса, хоть она и понимала, что даже если там шумно, ей под землёй не может быть этого слышно. Особенно же её беспокоило отсутствие Якова. Где он? Неужели забыл?! Она поднималась, взволнованно ходила по камере, вновь садилась. Несколько раз ей казалось, будто за дверью раздаются его шаги, и Магда вскидывалась, но то оказывался слуховой обман…
Лампа давно погасла, камера погрузилась во мрак. Обхватив себя за плечи, Магда сидела на примятом пучке соломы и, раскачиваясь из стороны в сторону, повторяла:
— Обманул-обманул-обманул.
В груди жгло от ярости и невыплаканных слёз.
— Обманул-обманул-обманул…
За дверью раздались шаги. Магда перестала раскачиваться, прислушалась. Опять показалось? Кто-то вставил в скважину ключ, провернул. Быстро, уверенно. Она торопливо поднялась, наступила на подол собственного платья, тихо треснули рвущиеся нитки, но Магда не обратила на такую мелочь внимания. Дверь открылась, и в комнату ворвался Яков. От горящего в руке факела лицо его казалось красным, взгляд блуждающий, растерянный.
