— Мне нравишься ты, — напомнил он мисс Пембертон, как только удобно устроился там, — и ты красива. Но меня разозлило прибытие незваных гостей. Я хотел, чтобы они убрались как можно скорее, а они не стали бы торопиться, если бы им было приятно здесь оставаться.
Он сверкнул самой дьявольской из своих улыбок.
— Потому я никого и не принимал в своих любимых гостиных.
Она скрестила руки под грудью.
— А как насчет гостевых спален?
— Их не обновляли с тех самых пор, как я купил этот дом. У меня здесь не было гостей больше десяти лет.
Он пошире расставил ноги, принял более расслабленную позу, положил руку на спинку софы и поднял глаза на мисс Пембертон, чтобы увидеть, продолжает ли она буравить его взглядом, будто от него, раненого, исходила большая опасность, чем от здорового.
— Предупреждение за две недели не оставляло времени для того, чтобы заново меблировать спальни для гостей, даже если бы у меня возникло подобное желание.
Она прикусила нижнюю губу, задумчиво подержала между зубами и отпустила. Ему захотелось, чтобы она повторила это действие.
Ее взгляд скользнул с его глаз на рот, потом на пострадавшую одежду.
— Почему ты этого не сделал?
— Не сделал чего? Не умер?
Она подошла ближе: сначала шаги ее были нерешительными, неуверенными — один шаг, второй.
— Нет. Почему ты не выдал меня отчиму?
— Не выдал отчиму? А почему я должен был это сделать?
— Должен был.
— Нет, не должен.
— Но он мой отчим. — Она побледнела, задрожала, сглотнула: — Я принадлежу ему.
«Пока еще», — чуть было не прибавил Гэвин. Откуда пришли эти слова? Он был не в таком положении, чтобы менять ее гражданское состояние. Даже если бы и захотел на ней жениться. А он не подтверждал и не отрицал этого. Он ведь не мог даже защитить собственную шею, не говоря уж о ее безопасности. Многое могло случиться между «теперь» и тем моментом, когда у него появилась бы возможность обратиться за лицензией на брак. Если он не мог обещать, что доживет досвадьбы, значит, ничего не мог ей обещать.
— Мне плевать, — сказал Гэвин. — Я отправил его восвояси.
— Он вернется.
— Нет, пока не залечит синяки вокруг глаз, которые я ему наставил, — заверил ее Гэвин с такой бесшабашностью, на какую оказался способен. Сколько времени такой мерзавец, как ее отчим, останется в стороне, поскольку он в самом деле ее законный опекун? Сколько времени пройдет до тех пор, пока он не начнет писать письма, не станет приводить в действие угрозы, не обратится к местному судье? Месяц? Неделя?
— Мы сделаем так, что к этому времени ты сможешь уехать, — сказал он в надежде на то, что она не расслышит холодности в его тоне. И не потому, что он боялся этого ничтожного прыща, ее отчима, а потому, что, избавившись от одного мужчины, она должна будет избавиться и от другого, от них обоих.
— Вызвать для тебя карету?
Она смотрела на него во все глаза, будто и ее тревожили те же мысли.
— Сейчас?
Он заставил себя произнести:
— Она будет в твоем распоряжении, как только ты изъявишь желание уехать.
Она преодолела расстояние между ними одним прыжком и оказалась на расстоянии руки от него, а его сапоги теперь были по обе стороны от нее.
— Но ведь я еще не нашла убийцу.
— Едва ли ты поможешь, если окажешься во власти своего отчима. Я предпочитаю, чтобы ты была в безопасности где-нибудь еще, чем в опасности здесь.
Он потер ладонью лицо.
— Но если бы был выбор, сознаюсь, я бы не хотел, чтобы ты уезжала куда-то в темноте. Сумерки — опасное время, для того чтобы пускаться в путь. Можешь ты подождать до утра?
Она придвинулась к нему ближе, подол ее платья коснулся его икр, колен, бедер.
— Но я еще не поняла, кто… кто настоящий убийца.
— Ты уже говорила об этом.
— Если я не смогу помочь до отъезда, тебе грозит виселица?
Вероятно. Впрочем, его могут повесить, даже если она останется. Гэвин пожал плечами, будто эта мысль не имела над ним власти.
— Ты будешь по мне скучать при любом исходе?
У нее защемило сердце. Ее ладони легли на его щеки.
Она прижалась лбом к его лбу.
— Буду. Ты же знаешь, что буду.
Как и он по ней. Сознание того, что она чувствует то же самое, только ухудшало дело, усугубляло чувство ужаса, учащало ритм дыхания. Гэвин привлек ее к себе, ощутил сладкий аромат ее волос. Ее бедро обвилось вокруг его не пострадавшего бока. Грудь, обтянутая шелком, прижалась к его груди.
Она должна была покинуть его. Он должен был отпустить ее. Но еще не сейчас.
Она подняла лицо как раз в тот момент, когда он опустил голову. Их дыхание смешалось, губы слились, языки принялись ласкать друг друга. У ее языка был вкус страха, одиночества, желания. А возможно, все это было у него. Возможно, это был вкус их обоих. Она, женщина, боявшаяся прикосновений, боявшаяся любить, не могла расстаться со своим прошлым.
И Гэвин, человек, который… что? Разве он не был таким же? Он или не знал, или не хотел знать, как не хотел перестать целовать ее, не хотел отпустить ее, посадить в карету и отправить туда, где никогда не смог бы ее увидеть вновь. Но что еще ему оставалось? Что еще оставалось ей? Ее отчим должен был вернуться, и на его стороне был закон. Гэвин оторвался от губ мисс Пембертон.
— Скажи мне, — начал он, легонько касаясь губами нежной кожи ее лба. — Почему ты от него сбежала?
Она содрогнулась, но промолчала. Сначала он подумал, что она не ответит. Но вот она прижалась лбом к его плечу и испустила долгий медленный вздох.
— Сначала, — сказала она, — я расскажу тебе, почему не сбежала моя мать. Из-за меня. Женщина в ее положении, которое, к слову сказать, было ничтожным, не могла рассчитывать даже на место самой жалкой посудомойки.
При ее проклятии — повторяющихся видениях и их последствиях — она оказалась в ловушке.
Ему было тяжело слышать боль в ее голосе.
— Но ведь она вышла замуж за этого проходимца по собственной воле.
— Нет.
Ее голова упала ему на плечо, лбом она прижалась к его шее.
— Она так поступила из-за меня. Не будь она беременной, предпочла бы судьбу последней уличной нищенки судьбе жены Нейла Пембертона. Но она не могла себе этого позволить. Она была образованной, но не имела семьи, способной ее поддержать. Она была красива, но у нее не было денег. Она была леди и могла бы стать прекрасной гувернанткой или компаньонкой. Могла бы, если бы не я.
Он покачивал и баюкал ее в объятиях.
