И сновидение схлынуло, оставив ее в темноте и промозглом холоде.
Она почти задохнулась от ужаса.
Потом замерла, втягивая воздух сквозь зубы.
Где она? Кто ее сюда бросил? И… что дальше?
Воздуха не хватало, дыхание сбивалось.
Алька, хватая ртом воздух, и едва не вопя в голос, судорожно ощупывая пространство вокруг себя. Под пальцами — мокрый камень. И сама она как будто лежит на влажном полу. Глаза начали привыкать, все-таки здесь была не абсолютная темень. Откуда-то сверху, сквозь узкие щели, просачивался свет. И было это похоже… трудно поверить, но — на дверь.
Алька приподнялась, а потом и вовсе села. Тотчас же заломило все тело, как будто до этого ее били, но она только стиснула зубы. Взгляд заполошно метался по едва проступающим очертаниям помещения, куда она попала, паника накатывала волнами, в висках гулко стучало.
Все выглядело так, словно она очутилась в пещере.
В обитаемой пещере.
Если забраться по во-он тем камням, упрешься в дощатую дверь, очень старую, подгнившую. Именно эта дверь и была единственным источником света. А рядом с местом, где она находилась, вглубь горы уводил зев, где была такая кромешная темень, что, казалось, если окунуться в нее, то она прилипнет к коже.
Придерживаясь за стену, Алька все же поднялась. Усмехнулась, сообразив, что кто-то избавил ее от платья, оставив лишь в нижнем белье. Платье сейчас было бы совсем не лишним, по крайней мере, она могла бы завернуться в широкий подол и не мерзнуть так отчаянно.
Она снова вспомнила про босую ногу, утонувшую в клочковатой шерсти твари.
Кто?
Ей все еще казалось, что она знает его. Но… ежели так, то почему он принес ее сюда?
Стало так страшно, что темнота перед глазами как будто подернулась серым полотнищем. Алька быстро шлепнула себя по щеке, потом еще раз. Отлегло.
Но от этого, само собой, легче не стало. И вопросы никуда не ушли. Она по-прежнему не понимала, что происходит, кто и зачем ее похитил.
Разве она кому-то мешала? Нет. Наверное, нет.
Сантор решил вернуть ее домой таким вот образом? Но вряд ли бы он стал сначала раздевать ее, а затем швырять в этот промозглый холод, пробирающий до костей. Почему-то не верилось, что Сантор способен на подобное, да и к чему?
Кто-то решил навредить Мариусу?
Алька закусила губу. Что ж, вот это вполне вероятно.
Тот же Фаэр… Но почему тогда именно так? Да и разве мог Фаэр управлять тварями?
"Он мог нанять того, кто сможет", — решила она.
Ежась и переминаясь с ноги на ногу, Алька все еще стоял у стены. Надо было что-то делать, иначе она попросту замерзнет. Она еще раз оглянулась на вход в тоннель, уводящий в совершенную темноту. Ей вдруг показалось, что оттуда доносятся то ли чьи-то вздохи, то ли хрипы. Темень жила, и Алька вдруг уверилась в том, что там, в этом жутком мраке, есть кто-то живой. Кто-то… возился там, едва слышно шелестя осыпающейся каменной крошкой, кто-то сопел и вздыхал.
Алька, бочком, чтобы не терять из виду этот ход в живую тьму, двинулась к двери. Кто бы ни был там, за ней, это всяко лучше, чем нечто, шелестящее во мраке.
Она услышала, как что-то звучно клацнуло, и перед глазами возникла весьма убедительная картинка огромных и зубастых челюстей.
Пискнув, Алька в два шага добралась до камней, образующих нечто похожее на лестницу, упала, ушибла коленку, и почти на четвереньках добралась до заветной двери. Стукнула кулаком по осклизлым, в плесени, доскам. Обернулась на тоннель, вслушиваясь. Снова тишина — и там, и там. Неведомый обитатель пещеры, похоже, затаился, раздумывал, что делать с гостьей. Алька замолотила в дверь что есть сил, из глаз потекли злые слезы. Колено болело, и эта едкая, противная боль, сжирала все здравые мысли, заставляла тело трястись в ознобе.
— Эй, кто-нибудь. Откройте, — голос срывался, был хриплым, — откройте-е-е.
И осеклась, когда кто-то заслонил собой свет по ту сторону двери. Кто-то большой…
Она услышала скрежет убираемого засова и едва успела отшатнуться, как дверь резко открылась — в ее сторону, еще чуть-чуть — и столкнула бы вниз по камням…
Алька сглотнула, глядя на своего, выходит, похитителя.
Она, словно в кошмарном сне, отвратительно-липком, их которого не выдраться, рассматривала его снизу. С босых и грязных ступней. От крепких щиколоток и выше, к оборванному подолу серой рубахи, еще выше…
Казалось, она разучилась дышать.
Воздух мгновенно раскалился, забивая легкие горящими углями.
— Рон? — одними губами спросила Алька, глядя на своего брата.
А потом вдруг пришло понимание, что — нет. Уже не Рон.
Сквозь неподвижные, совершенно остекленевшие глаза принца Авельрона, на Альку взирала Тварь.
И… Алька чувствовала, всем своим существом чувствовала этот жуткий, плотоядный взгляд существа из иных, далеких миров.
Авельрона больше не было в этом теле.
— Рон, — все же позвала она, надеясь на чудо.
Голова принца странно дернулась. Он поднял руку — как будто с трудом, словно механическая кукла.
Алька уставилась на его палец, которым Рон ткнул ей в грудь.
— Заткнись… и сиди тихо, — звук шел из его горла со странным присвистом, от которого у Альки перед глазами снова запрыгали серые мошки.
— Кто… вы? — только и выдавила она.
Неподвижное, страшно исхудавшее лицо Рона вдруг исказилось такой гримасой ненависти, что Алька попятилась. Оскользнулась на камнях, едва не скатилась вниз, едва успев зацепиться за влажный выступ.
— Он… придет за тобой, — просвистела-пошипела тварь, занявшая тело Авельрона, — я позабочусь о том, чтоб ты не сдохла до этого.
И вдруг хихикнул. Также неестественно поднял руки и потер ладони. Каждое движение выглядело чуть медленнее — и в то же время рывками.
— Будет забавно… когда он придет… а я… буду готов…
Потом он оскалился на Альку, схватился за доску в дверном полотне и дернул на себя. Дверь захлопнулась, оставив Альку наедине с живой темнотой.
* * *
Она осталась одна. Сама не зная, зачем, протянула руку вперед и прикоснулась к двери. По обнаженному предплечью скользнул тающий в темноте свет, жалкий, призрачно-тонкий лучик. А потом как будто плотина обрушилась, окатив Альку с головы до ног совершенно ледяным отчаянием. И затрясло так, что пришлось присесть на камни, чтоб не оскользнуться и не скатиться вниз. Клацая зубами, она обхватила себя за плечи, стиснула изо всех сил. Наверное, даже синяки останутся, но ей нет дела до синяков. Думать… совершенно не получалось. Перед глазами — исхудалое, осунувшееся лицо, которое когда-то принадлежало ее брату. А теперь на нем печать чьей-то безумной ненависти.
