В зеркале была Лайна – эгоистичная, жадная, вызывающая, опасная, выросшая, казалось, из крохотного зернышка в отдаленном уголке личности Энни, семечка, долго дремавшего в плодородной почве до этой ночи и этой минуты.
Сначала хрупкий тонкий росток робко поднял голову, но с каждой минутой он становился крепче и сильнее. Вот оно! Свершилось! Лайна обрела форму и плоть, налилась силой, взяв ее у глаз, неотрывно смотревших в зеркало, глаз, завороженных ее чарами и зловещим обаянием.
И, подобно доктору Джекилу,[5]глядевшему в зеркало в поисках самого себя, но видевшего лишь торжествующую улыбку мистера Хайда5, Энни обреченно созерцала появление незнакомки, жившей в ее теле.
Чувствуя себя неким моральным уродом, трансвеститкой, она подошла к шкафу, выбрала самое простое из платьев – нечто подобное носила по сценарию Лайна, натянула его и босиком подошла к зеркалу.
На нее уставились глаза, полыхнувшие неестественно-опасным блеском; слова, принадлежащие героине пьесы, сами собой сорвались с губ:
– Как жарко! Куда тебе спешить? – Этот воркующий голос принадлежал Энни. – Ну же! Тебе ведь жарко, правда?
Эхо ее игривых слов отдалось в комнате, легкое, звенящее чувственным призывом. Каждый дюйм этого роскошного тела манил, обещал неслыханное наслаждение.
Энни исчезла. В зеркале отражалась незнакомка. Лайна. Теперь она стала здесь владычицей.
Жребий брошен.
Глава XXIX
Энни узнала все, что могла, о характере и жизни Дэймона Риса, его прошлом, стиле работы, о распорядке дня и поняла, что встретилась с самым эксцентричным гением из всех, которые когда-либо появлялись на американской сцене.
Рис проводил полгода в Голливуде, где жил в огромном, беспорядочном доме, окруженном садом, заросшим сорняками, и расположенном в тупике, недалеко от Бенедикт Каньон Драйв.
Верная экономка, прослужившая много лет у Риса, вела хозяйство и прилагала все силы, чтобы дом окончательно не разрушился при таком беззаботном владельце.
Остальную часть года Рис проводил в любимом жилище в пустыне Мохава, к западу от Лас-Вегаса, около Лейк Мид в северо-западной части Аризоны. Самым большим его увлечением было наблюдение за жизнью обитателей пустыни и Большого Каньона.
Говорили, что оба дома Риса полны были странными редкостями, тешившими причудливое соображение Риса, – средневековым вооружением, орудиями пыток, высушенными человеческими головами, статуэтками, изображающими древних богов. Но, если верить слухам, самым зловещим и удивительным было то, что оба дома были оборудованы всем необходимым для самоубийства, чтобы хозяин, если ему взбредет в голову покончить счеты с жизнью, смог сделать это быстро и безболезненно. Такова была странная прихоть этого человека. Как-то он высказался по этому поводу в интервью, причем, так небрежно и спокойно, словно говорил о вполне заурядном событии.
Рис сказал, что примирился со старостью и смертью, но если его постигнет неизлечимая болезнь или разочарование в жизни, то он не будет сидеть и ждать, пока старуха с косой придет за ним. Он сам выберет, когда отправиться на тот свет.
Способ самоубийства, который бы предпочел Рис, никому не был известен, хотя ходили слухи и о взрывчатых веществах, и о баллонах со смертельным газом, и даже разнообразном наборе ядов, из которых Рис сделает собственный «коктейль».
Чуть только ему исполнилось двадцать, он женился, но тут же развелся и с тех пор не связывал себя семейными узами. Детей у него не было.
Многие годы Рис вел беспорядочную жизнь, меняя женщин едва ли не каждую неделю, но к пятидесяти годам намеренно стал избегать отношений с молодыми старлетками и поклонницами, которые с величайшей готовностью удовлетворили бы любые его сексуальные прихоти. У Риса было несколько постоянных любовниц, которые сменяли одна другую, все они были почти его возраста, и Рис всегда заявлял журналистам, что не боится стареть и предпочитает находиться в близких отношениях со зрелыми женщинами.
Дэймон покровительствовал многим американским художникам и скульпторам, в его домах было много картин – абстрактных, экспрессионистских и сюрреалистических работ.
Он терпеть не мог литературных собраний, на которых превозносились его произведения, зато испытывал ехидное удовольствие, появляясь на шумных голливудских вечеринках вроде той, которую давал Гарри Голд. Рис ненавидел машины и всегда ездил только с водителем, и, хотя терпеть не мог Лос-Анджелес, где нельзя было обходиться без автомобиля, вынужден был жить в городе по несколько месяцев. Но, как ни парадоксально, Дэймон любил самолеты, любил за безопасность, крывшуюся за их обтекаемыми формами, и наслаждался трепетом, охватывающим его при взлете и приземлении.
Он любил и сами парадоксы, насилие и гротеск. Его приводил в восторг тот смехотворный факт, что Лондонский мост, разобранный в 1967 году и перевезенный в Америку, теперь, как рыба, брошенная на берег, установлен в городе Лейк Хавасу, штат Аризона. Ему пришлось по душе вызывающее богатство выскочек с Запада, застой американской культуры и фальшь Голливуда.
Он получал мстительное наслаждение, публично объявляя о пристрастии к таким вещам, восхищаться которыми многие известные писатели считали ниже своего достоинства, ему нравились рестораны быстрого обслуживания, профессиональная борьба, порнография и даже телевидение, которое Рис характеризовал как «величайший вклад Америки в сюрреализм».
О его самом большом пороке знали многие, даже Энни. Он был известен как закоренелый пьяница и возмутитель спокойствия и когда не был погружен в процесс создания романа или рассказа, пьесы или сценария, то испытывал непреодолимое желание шататься по самым грязным кабакам, затевать ссоры с посетителями и даже с полицией.
Его бесчисленное количество раз арестовывали за пьяные дебоши, и если бы не услуги хорошо оплачиваемых адвокатов, ему давно уже были бы предъявлены обвинения за оскорбление действием или за драку в общественных местах и нанесение увечий.
Но когда Рис работал, он менялся неузнаваемо. После напряженного дня он в одиночестве напивался до бесчувствия, засыпал к одиннадцати, чтобы встать в три утра, сесть за машинку и работать до восхода, не беря в рот даже глотка воды, потом вновь впадал в тяжелый сон на три-четыре часа. Просыпался, завтракал сырым яйцом, разболтанным в овощном соке, пил с дюжину чашек кофе и снова начинал работать.
К полудню он ел салат с анчоусами, опрокинув предварительно четыре рюмки крепкого ирландского виски, и запивал все это черным кофе. Днем он ехал на студию или писал дома, а ровно в половине шестого пил коктейли и, несмотря на количество принятого спиртного, не пьянел. Вечером Рис ужинал, звонил по делам, но к одиннадцати бренди, соединившись с уже выпитыми коктейлями, окончательно туманило мозг, и сон снова одолевал его.
