— Не может нигде, кроме волшебного царства, — напомнил ему старик. — Ты не на Земле детства человечества, ты не на острове Греймари, даже не в королевстве своего деда Гранкларте. Ты в волшебном царстве, здесь царит только волшебство и ничего больше.
Род начал подозревать, что его школьная память действует сильнее подсознания.
— Ты ведь в конце концов рыцарь, — добавил старик, словно прочитав его мысли. — А где еще твоя душа найдет истинное успокоение, как не в волшебном царстве?
— Я не настоящий рыцарь, хотя у меня рыцарское звание, — но Род почему-то был уверен, что старик прав. — Но даже если я рыцарь, то кто же тогда вы?
— Сейчас я только наблюдатель, — смиренно промолвил почтенный старец, — и, может быть, охранник. Когда-то я писал книги, но эта часть моей работы завершена, и с тех пор я путешествую по разным местам для собственного удовольствия. А ты, сэр, не только рыцарь, но и чародей, не правда ли? Если не ошибаюсь, ты лорд Гэллоуглас.
— Да, таково мое настоящее имя, кажется, — медленно сказал Род. — А вы, достопочтенный сэр, с кем я имею удовольствие разговаривать?
— Я Иоанн, которого люди называют евангелистом, — ответил почтенный старец. — Это я видел конец Времени и описал его, чтобы все могли прочесть.
— Книгу Откровения? Тот самый Иоанн? Святой?
Старик улыбнулся.
— Есть много святых по имени Иоанн, хвала небу. Да, я один из них.
И, вероятно, самый первый, подумал Род.
— Это такая большая честь для меня, святой отец, — Род улыбнулся. Тот самый первый Иоанн, кажется, был священником? Или он все еще священник?
— Тебе оказывают честь, потому что ты сам воздаешь честь, — отозвался старик.
Род с минуту подумал.
— Как же это мне так повезло встретиться с вами? И почему мы летим на луну?
Святой Иоанн мягко рассмеялся.
— Ты в моем обществе, лорд Гэллоуглас, потому что тебе нужно оказаться на луне — и вернуть свой рассудок.
— Мой рассудок? — переспросил Род. — Он теперь на луне?
— Красота ближайшего небесного тела часто привлекала разум людей, — объяснил святой Иоанн, — и те, у кого разум слаб, могут потерять его на ней.
Род вспомнил старинное предание, что полная луна вызывает безумие. Он даже считал, что от этого происходит слово «лунатик».
— Все, что утрачено человеческим сердцем или разумом, оказывается на поверхности луны, — продолжал евангелист. — Здесь оно трансформируется в видимые для глаза и доступные для осязания формы. Но идем, сфера уже близка.
Так оно и было, неожиданно понял Род: лунный диск с ясно различимыми оспинами кратеров и цирков заполнил все поле зрения. Ощущая странное волшебство приближения, Род осознал, что опускается на поверхность спутника Земли, а уже не плывет в пространстве.
Однако по мере падения скорость путешественников замедлялась, к тому же они повернули к темной стороне луны — но в этой вселенной она не была темной. Ее заливал странный, рассеянный, лишенный источника свет. Они плыли мимо острых вершин лунных гор. Но в этой волшебной вселенной вершины не были голыми и безжизненными, они сплошь заросли густыми кустами и вечнозелеными деревьями. Потом Род увидел людей, которые бродили по травяным равнинам и у темных неподвижных озер, но все виделось ему словно сквозь дымку.
— Добрый отец, — спросил Род, — кто это бродит по мрачным равнинам?
— Бедные заблудшие души, сын мой, — печально сказал евангелист, — которые потеряли истинный путь в жизни и утратили веру, которая могла бы дать им цель. Они бродят здесь без направления, без цели, в ожидании смерти. Но идем скорее — земля ждет.
Они спланировали вниз и коснулись ногами — нет, не лунной пыли, но серо-зеленого дерна. Род осмотрелся и сразу заметил неподалеку груду соединенных колец, сплетенных так прочно, что, казалось на первый взгляд, их невозможно было разъединить. Но присмотревшись внимательнее, он понял, что каждое кольцо было сломано напротив места соединения.
— Добрый отец, а что это?
— Любовные клятвы, — ответил старик, — нарушенные и забытые. Иногда заблудшие души приходят и роются в этой груде, находят данные и забытые обещания и тем самым снова обретают путь. Но так бывает редко, очень редко.
Род увидел выгравированное на кольце разбитое сердце и почувствовал вину, вспомнив увлечения своей грешной юности. Он потянулся было к груде, ему хотелось разглядеть, чьи имена написаны на ближайших кольцах, но евангелист твердо взял его за руку и повел дальше:
— Хватит, сэр рыцарь. Мы ищем не воспоминания о твоих интрижках, а твой утраченный разум.
Они обогнули груду, миновали голубой пруд, по краям которого кристаллами выступила соль, прошли по лугу, поросшему бледными фиалками, которые опускали лепестки из-за недостатка света, и оказались в ивовой роще.
— А это что за деревья, добрый отец?
— О, это деревья, которые плачут, сын мой. Их питают раскаяние и жалость, которые должны смягчить любое человеческое сердце, но некоторые представители рода человеческого совершенно утратили дар сопереживания, и сердца у них стали жесткие и увядшие.
Род заметил имена и пиктограммы на стволах деревьев. На одном был вырезан перочинным ножом крест, на другом корабельный якорь, но библейский старец шел слишком быстро, чтобы можно было что-то прочесть и при этом не отстать от него.
Они шли все дальше и дальше, и вскоре миновали гигантский улей из хрустального тускло светящегося стекла, прошли через туннель, уставленный запечатанными шкатулками, и вышли на пыльную равнину. Это по крайней мере походило на Луну, которая была знакома Роду по телевизионным передачам, — бесконечная плоская поверхность, покрытая движущимися частицами пыли, с острыми утесами, возвышающимися на некотором удалении.
И в середине этой равнины была насыпана гора из щитов темного металла.
Святой Иоанн взял Рода за руку и вступил в озеро пыли. Род последовал за ним со сжавшимся сердцем: он знал, что пылевые ямы Луны бывают хуже зыбучего песка. Но святой ступал по предательской поверхности легко, очевидно, благодаря волшебству этого мира — и Род так же легко шагал вместе с ним.
— Что это за груда щитов, отец Иоанн?
— Запятнанные бесчестием гербы, сын мой. Это бывшее оружие доблести, изготовленное из яркого серебра, но потускневшее из-за пренебрежения и презрения к идеалам. Имя им всегда было легион, но никогда не было их столько, как в эти темные недавние дни.
Род присмотрелся, проходя, и увидел, что на одном щите изображен горящий светильник, на другом — шляпа с высокой тульей и пером, на третьем — что-то вроде танка с множеством членистых ножек вместо гусениц, но смысла этих символов не понял, как ни старался.
Спутники обогнули огромную груду изжеванной и просто мятой бумаги, в которой устало рылись какие-то бледные тени.
