Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
Валли была маленькая, с голубыми прозрачными глазами. Словно два камешка на дне ее акварелей.
А у Владимира Богаткина пейзажи маслом темные, мрачные, болотистые, торфяные, а рисунки лунные и пепельные.
* * *
Я хочу вам рассказать историю небывалой любви, связавшей трех художников и несколько стран; эта история просится в кинематограф – можно было бы написать «фильм основан на реальных событиях» и можно было бы показать реальные картины трех живописцев. Собственно, рассказываю не я, рассказывает сама Валли Лембер-Богаткина.
Валли была убеждена в том, что ей заведомо уготована редкостная судьба:
– Подумай сама: я родилась ровно в двенадцать часов в ночь с субботы на воскресенье, с 29 на 30 октября; врач сказал: давайте сделаем девочку помоложе, – и меня записали 30 октября. Мне подарен лишний день жизни, и он – праздничный. Этот праздник я все еще берегу, я никогда не разбрасывалась временем попусту.
В тринадцать лет, в 1935 году, я уже поступила в Высшую художественную школу, а до этого у меня были постоянные конфликты с учителями, поскольку на всех уроках я только рисовала – в тетрадях, альбомах, учебниках. В нашей семье не было художников, мама – домохозяйка, папа – строитель, и, конечно, они понимали, что это никакая не профессия – рисовать, но мешать мне не стали, да я думаю, это было невозможно. Прочтя свое имя в списке поступивших, я всю дорогу до дома шла и плакала. «Девочка, что ты плачешь?» – спрашивали меня прохожие. «От счастья», – отвечала я.
Я училась с упоением, с утра до позднего вечера, по два курса проходила за один год и закончила Высшую школу с отличием. А в то время для всех выпускников-отличников устраивал прием во дворце Кадриорг президент страны Пятс. Я была в национальном костюме, а на ногах у меня были новенькие туфли, которые непереносимо жали. От боли я опустила глаза и вдруг вижу: сам президент вышел к нам не в парадных башмаках, а в домашних туфлях – очень красивых, в клеточку, но домашних!
И представляешь: через шестьдесят шесть лет, день в день, на том же месте, в том же зале того же дворца, президент Рюйтель вручил мне Белый крест за заслуги перед Отечеством.
– Скажи еще, что туфли по-прежнему жали!
– Нет, за шестьдесят шесть лет разносила. Но этот Белый крест – очень важное для меня напоминание о юности и начале пути. Судьба всегда дает мне возможность вернуться к точке отсчета и увидеть все произошедшее еще раз…
Получив диплом, я очень много работала: акварели, мозаики, расписанные стекла. В нескольких домах до сих пор сохранились окна, расписанные мною.
Потом началась война, большую ее часть мы провели на острове Сааремаа у бабушки, там было спокойнее и не так голодно, а после войны в Таллин из эвакуации стали возвращаться художники и сразу организовали свой творческий Союз. Мой билет – номер 15, один из первых.
Тогда в Союзе царила необыкновенно теплая и дружественная атмосфера, старшие поддерживали молодых; моя мозаика «Сватовство» поехала на выставку в Москву и получила хороший отклик; я проиллюстрировала несколько детских книг, и они имели такой успех, что вышли несколькими тиражами; мои росписи по стеклу обращали на себя внимание.
– Да я знаю, что ты знаменитость, но ты обещала рассказать о другом!
– Не перебивай, я как раз приближаюсь к самому главному. Так вот: мне предложили в Союзе путевку в Дом творчества художников в Дзинтари. Для меня все это было в диковинку: бесплатная поездка, Дом творчества. Я срочно стала шить себе новое красивое платье. Мама болела, и это задержало мой отъезд, а моя подруга поехала к сроку и написала мне, что Дзинтари – чудесное место и в доме прекрасные условия, но страшная скука, поскольку вокруг одни старики, а единственный молодой и красивый художник приехал со своей мамой – знаменитой актрисой, к ним не подступиться; он заносчив и холоден, ни на кого не обращает внимания…
Я не придала значения этой строчке письма, никакого дыхания судьбы не ощутила, но стоило мне приехать в Ригу, добраться в Дзинтари, как первый человек, который мне там встретился – как в сказке, – был именно он!
Подруга нас познакомила, он пожал мне руку, и впервые в жизни я почувствовала особенное тепло, исходящее от другой руки. Его первое рукопожатие я запомнила навсегда. Он ушел рисовать, а подруга зашептала, что, мол, это он и есть, тот самый неприступный.
Дальше: так как я опоздала, меня посадили в столовой не с подругой, а на свободное место. И это место оказалось рядом с ним! Его мама захворала, и меня временно посадили за стол вместо нее. А надо сказать, что в те времена я страшно смущалась при посторонних и ужасно краснела. Просто как рак. Прихожу утром на завтрак, все на меня смотрят, он сидит рядом, на тарелке – вареные яйца, и, вместо того чтобы сказать что-нибудь умное, я беру яйцо и говорю: «Давайте стукнемся!» Он тоже берет яйцо, стукаемся, оказывается, яйца не крутые, а всмятку, и его костюм – весь в яйце. Он встает, извиняется: ему придется отлучиться, чтобы привести себя в порядок, возвращается, видит, что я уже не красная, а синяя, хочет меня утешить, предлагает кофе, берет кофейник, и чашка, наполненная до краев, опрокидывается на мое новое парадное платье.
– И вы оба поняли, что это любовь?!
– О, до любви еще было далеко! Мама Володи Богаткина выздоровела, и я ей очень понравилась. Она велела ему встречаться со мной, а не с теми сомнительными актрисками, с которыми он проводил время. Володя заходил за мной и моей подругой утром, чинно вел нас на пляж мимо окон мамы, а потом бросал нас и устремлялся к своим приятельницам.
Правда, однажды мы компанией поехали кататься на лодке; мы с Володей были отличными пловцами, прыгнули в воду и поплыли. А остальные решили над нами подшутить и оставили одних. Мы плавали, плавали, а потом в одних пляжных костюмах вышли на берег и стали ждать возвращения лодки. Вокруг – ни души. Володя потом говорил: «Я думал: обнять, что ли, девушку, поцеловать?» А я думала: «Только пусть попробует!»
Потом мы переписывались, и Володя с приятелем собрался в Таллин. Они должны были остановиться у моей подруги, но так получилось, что поселились у нас в доме. Мы много гуляли, фотографировались. В Москве он показывал фотографии друзьям, и те стали его расспрашивать: у тебя роман с этой красоткой? И изумлялись его отрицательному ответу. Тут-то он и призадумался. А потом я приехала в Москву, жила у них в Лялином переулке в удивительной двухэтажной квартире, о которой речь впереди.
Начался роман, состоящий из переписки и телефонных звонков. И вот мы снова гуляем по Москве, и он делает мне предложение. Но делает его в таких изысканных выражениях, а я еще так слабо владею русским, что, ничего толком не поняв, отвечаю: «Как хотите, как хотите!» Мы были на «вы». Тогда он меня впервые поцеловал…
– Вы поженились, но он не переехал в Таллин, а ты не перебралась в Москву…
– Да, но мы постоянно ездили друг к другу, летали. Я очень полюбила их московский дом.
Володина мама Ксения Георгиевна Семенова, профессор Щукинского училища, бывшая актриса Вахтанговского театра, была из княжеского рода Маминых, и в доме хранилось несколько реликвий стародавних времен. С отцом Володи – Валерьяном Богаткиным – богемным вертопрахом, тоже когда-то игравшим в Вахтанговском, она рассталась. Володя вспоминал, что отец так лениво относился к профессии, что мог для эпизодического выхода загримировать только ту часть лица, которая была обращена к зрителю.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
