Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
– Да. В девятом классе.
– А у меня мужа зовут так, как тебя. Тоже Вова. Но он взрослый, он в университете учится. А сейчас на фронте. То есть вообще-то на фронте, а сейчас на два дня ко мне пришел.
– Ты его любишь?
– Очень люблю. Мы в мае поженились.
– А как ты его называешь?
– Володенька.
Мальчик отворачивает лицо в сторону.
– А я из райкома, – говорит Света. – Хожу по квартирам и помогаю, если кому надо. Бывает, кого-то в больницу надо. Бывает, кто-то за хлебом сходить не может, я хожу. А теперь, получается, тебе помогать пришла.
Мальчик снова поворачивает к ней голову, но молчит. Света продолжает:
– Так просто нельзя лежать. Кто просто лежит, умирает. А дела много в городе. Заводы работают, больницы. У меня сосед в библиотеке работает. Даже в университете доклады читают. Мальчишки очень многие на крышах зажигалки сбрасывают. – Света замолкает, дальше говорить трудно, и она понижает голос. – Твоя мама если два дня не возвращается, то, скорее всего, уже не вернется. Тебя можно в детский дом устроить. Там обед дают каждый день. И дела тоже много. Хочешь?
Глаза мальчика смотрят на нее прозрачно, губы складываются в тень улыбки.
– У меня ног нету.
Света вздрагивает и смотрит на пальто, которым укрыт мальчик.
– То есть они есть, но их уже нету. Я за водой ходил на Неву, ведро набрал, а потом поскользнулся и вылил всю воду на ноги. До дома целый час шел, и они почернели. Сначала только внизу, а потом до колена. Мама в больницу ушла, сказала, врача приведет. Умерла, наверное.
Света опускает голову, ей страшно смотреть на мальчика. Мальчик уже умер, это ясно как день.
То, что он еще жив, – этого не может быть.
– Тогда я в больницу пойду, – говорит она. – Тебя в больницу положат.
Глаза мальчика распахиваются еще шире, в них ворочается ужас.
– Света, не уходи, а? Мне не надо в больницу, я вот сейчас умру, подожди немного.
Света смотрит в пол. Дома ее ждет Володенька. В три он уйдет. Идти четыре часа. В семь он должен быть в части. Света сжимает кулаки и говорит (рот ее будто наполнен резиной):
– Я правда не могу. Я тебе доски оставлю, и врача пришлю. Я им не скажу, что у тебя ноги. Они обязательно приедут.
– Мне страшно, – тихо говорит мальчик.
Света поднимает на него взгляд и тут же прячет лицо в ладони – больше не может сдерживать себя, плачет.
– Подожди меня. Пожалуйста.
Света судорожно кивает.
– Спасибо.
Потом они долго молчат. Шумит буржуйка, в комнате становится теплее. Света ломает еще одну стенку и пропихивает обломки в дверцу. Мальчик следит за каждым ее движением, поворачивая глаза. Когда Света садится, он спрашивает ее:
– А ты веришь в Бога? – Света теряется, не знает, что ответить, но мальчик не настаивает. – Моя мама не верила. И в школе тоже. А я бы хотел в церковь.
Света смотрит мальчику в глаза и понимает, что нужно серьезно. Она начинает говорить. Это сложнее, чем ломать тумбочку.
– Мне кажется, это неправильно. Если человек не ходил в церковь, когда всё было хорошо. А как только стало плохо, тогда молиться, тогда это… не знаю, не честно.
– Я думал об этом. Вот эти два дня думал. Я сначала про маму думал, а потом про Бога. Бабушка говорила, она еще до войны умерла, говорила, что Бог людям несчастья посылает, чтобы они про него помнили. Получается, что война – специально. И совсем не стыдно тогда в церковь пойти. Если Он Сам, ну… всё это делает.
У Светы перед глазами – разрушенные дома, аэростаты над городом, мертвые люди по обочинам улиц.
– Что же это за Бог такой? – В ее голосе – обида. – Если бы был Бог, всего этого не было бы, понимаешь? Я не хочу, чтобы был такой Бог.
Мальчик задумчиво сжимает губы.
– Я знаю. Нам в школе то же самое говорили. Что если бы Он был, тогда несправедливости в мире не было бы. Но думаю, что это разные вещи. Одно дело – Бог, а другое дело – добрый Бог. Когда человек верит в Бога, это значит, что он… ну, просто верит, и всё. Но это один только шаг. Нужно сначала поверить, что Он есть, а потом – что Он добрый. А люди не замечают и делают два шага как один. У меня по математике пять. Когда теорему доказываешь, нельзя ничего пропускать.
Свете кажется, что таких мальчиков не бывает, ей страшно и неуютно.
– То есть Бог может быть и злой? Тогда зачем в церковь идти? Зачем злому Богу молиться?
– Не знаю. Не обязательно, что злой. Может быть, Он слов таких не знает – зло, добро. И молиться не надо. Если Он – просто есть. Как закон какой-нибудь физический. Ты же не скажешь, что закон всемирного тяготения добрый или злой. Или что молиться ему надо. Если кирпич на голову падает, то плохой. А если дом стоит и в воздух не взлетает, то хороший.
– А в церковь тогда зачем?
– Не знаю. Жалко, я не ходил никогда.
Света прикладывает ладонь ко лбу мальчика. Лоб горячий. Мальчика начинает трясти. Сначала ему удается унять дрожь, но скоро она уже не отступает. Лицо краснеет, как уголек, когда на него дуешь. Света прячет глаза.
– Сейчас, сейчас, подожди, не уходи. Ты не уйдешь? – Губы мальчика подпрыгивают, как на стыках рельсов.
– Не уйду. – Вместе со словами из Светиной груди вырывается стон.
– Расскажи мне что-нибудь, мне кажется, ты очень хорошая. Я бы хотел такую девушку, как ты.
Чудовищным усилием воли Света успокаивает свою тоску (зубы сжимает до скрипа). Сначала она не знает, что рассказывать, у нее в голове только Володенька, который уже не дождется ее, уйдет. Но с течением слов ей становится всё легче. Она рассказывает, как они познакомились, как Володя встречал ее с курсов, какие цветы ей дарил и писал стихи, стеснялся, приглашал в театр, в кино, гулял с ней по набережным и, наконец, проводив до дома, прощаясь, вдруг окликнул и смешным ломаным голосом сказал, что любит ее. И как она плакала.
* * *
На Профсоюзов Света пробирается мимо занесенных снегом троллейбусов. От голода она потеет, но другое сильнее – ярость, которая хватает ее за горло и больно сжимает мышцы лица. В городе, по которому она ходит ногами, в домах, на которые она смотрит, – люди едят людей, матери продают за пачку крупы детей, дочери выгоняют матерей умирать на улицу, начальники складов и директора булочных за кусочки хлеба скупают драгоценности и старинные вещи. Света шипит от ненависти.
Она всё еще видит лицо мальчика, которому она закрыла глаза. И, хоть он уже умер, она хочет ему что-то объяснить. Она рассказывает ему о людях, к которым она приходила. Несчастные маленькие женщины и старики, полумертвые, потерянные, их жалко, их должно быть жалко. Рассказывая, Света иногда взмахивает руками. Одна женщина полчаса рассказывала ей, как готовить свинину с орехами. Чем она плоха? Зачем ее в церковь? Она хотела есть. Она вся была в той свинине с орехами, которую любила, как саму жизнь. И когда Света принесла ей хлеб, она несколько минут, прежде чем съесть его, водила им по губам и трогала языком. Зачем такое унижение? Твой Бог похож на злого мальчишку. У нее был такой в школе – за конфеты он требовал, чтобы мальчики называли себя по-всякому. Сильный и злой мальчик. Если кто-то в классе взбрыкивал, он бил его до полусмерти. Мелкий гнусный карлик.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
