Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 86
Когда однажды Лихачев спросил Романова прямо — почему он препятствует его делам и поездкам, Романов ответил так же прямо: «Потому что ваши друзья на Западе — наши враги!»
Партийный вождь Толстиков, несмотря на возражения общественности и даже на телеграмму, пришедшую из Москвы, взорвал церковь на Сенной площади, сказав своим подчиненным: «Я никакой телеграммы из Москвы не видел!» Лихачев откликнулся на это так: «Постоянное разрушение русской культуры, начавшееся с войны 1914 года».
В том же 1975 году произошло знаковое событие: Лихачев открыто заявил о своем несогласии с происходящим в стране. Ему позвонил академик-секретарь ОЛЯ АН СССР М. Б. Храпченко и предложил подписать письмо членов Президиума Академии наук против «художеств», как выразился он, академика Сахарова, с предложением исключить Сахарова, великого физика, из академиков. Храпченко предложил за это некий куш, правда, не очень понятный: «С вас будут сняты все подозрения и претензии». Не очень было понятно, о чем идет речь. Впрочем, Лихачев даже не стал вникать в суть предложения и сразу отказался. «Я не могу этого подписывать, тем более не читая!» — сказал Лихачев. «Ну, на нет и суда нет!» — сказал Храпченко.
Потом Лихачева спрашивали: «Правда ли, что вы демонстративно порвали письмо Храпченко на глазах у всех?» — «Надо знать, что такие предложения делались по телефону. Кроме того, — заметил Лихачев с мягкой улыбкой, — это не мой стиль».
Действительно — пафос не был его стилем, скорее, ему была присуща ирония, именно поэтому он и пользуется такой любовью — пафосные персонажи кажутся фальшивыми и быстро надоедают. С той же иронией он рассказывал и о последующем — вслед за отказом подписать письмо — покушении на него.
Какой-то крепыш с наклеенными усами и в шапочке подскочил к нему на лестнице и ударил в живот — но новое двубортное пальто из толстого драпа смягчило удар, после чего он ударил кулаком в сердце — но там как раз лежала папка с докладом про «Слово о полку Игореве» и смягчила удар. «„Слово“ спасло меня!» — шутил Лихачев. Шутил, хотя, как выяснилось, тогда ему сломали ребра, но он пришел на заседание, сделал блестящий доклад и только после этого обратился к врачу.
Было совершено и еще одно нападение — в этот раз на квартиру Лихачева. Связано оно было, несомненно, с публикацией в 1974 году в книге Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» материалов Лихачева о СЛОНе. Лихачев передал Солженицыну свой лагерный дневник. Это был смелый шаг. Автора дневника легко вычислили — хотя Солженицын прямо не называл его имени, но код, которым Солженицын «зашифровал» имя Лихачева, легко разгадывался.
Агония режима, как называют некоторые историки 1970–1980-е годы, отличалась событиями довольно драматическими. «Бои» шли во всех сферах жизни. Наступление «нового искусства» встречали бульдозерами — именно так была разогнана одна из выставок художников-неформалов. В 1976 году в Ленинграде произошло несколько явных поджогов мастерских художников, неугодных власти. При одном из таких поджогов погиб художник Евгений Рухин, уже набиравший известность, входивший в моду и, главное, «нарушавший идеологию», пользовавшийся спросом за границей.
Тем же способом воздействовали и на Лихачева.
Юрий Иванович Курбатов рассказывает, как однажды приехал на машине с дачи и еще с улицы увидел, что дверь на балкон распахнута и в комнате горит люстра — тогда как на самом деле в квартире никого быть не должно. Он поднялся наверх, почувствовал резкий запах, увидел, что дверь и стена рядом с ней чем-то заляпана. Тут же поднялся сосед снизу, с которым Юрий Иванович дружил, и рассказал, что поздно вечером накануне вдруг загудел «ревун» — сигнал тревоги на лихачевской двери. Когда все двери на лестницу стали отворяться, какие-то люди побежали вниз.
Вскоре подошел капитан милиции, объяснил, что это они вместе с вневедомственной охраной открыли дверь, поскольку сработала сигнализация. Он сказал, что, по всей видимости, была сделана попытка поджога квартиры. Были обнаружены на месте происшествия канистры с зажигательной смесью, резиновая трубка, через которую, по-видимому, пытались закачать жидкость в квартиру и потом поджечь. Но дверь оказалась железной, и чтобы как-то раскачать ее и расширить щель, злоумышленники вставили в щель ломики — и в этот момент сработал «ревун», о существовании которого они не знали. Видимо, они действовали так нагло, потому что были уверены в отсутствии сигнализации. Это наводит на мысль, что действовали они в контакте с правоохранительными органами, которые сказали им, что сигнализации нет. Действительно, охраны, зарегистрированной на имя Лихачева, в квартире не было — и это и ввело в заблуждение поджигателей (и их вдохновителей). Проще говоря, подвела обычная расхлябанность, плохая подготовка. Охрана квартиры была зарегистрирована на имя Юрия Ивановича Курбатова, которого Лихачев попросил установить систему сигнализации. Но до этого «разведка» не докопалась — из-за чего план сорвался. Обычная халатность! Но чувство угрозы, разумеется, осталось. Власти почти демонстративно «спустили это дело на тормозах». Куда-то вдруг исчезли канистры, и не удалось определить состав зажигательной смеси, многочисленные отпечатки на стенах не заинтересовали следствие… все это наводит на мысль, что имена поджигателей «органы» и так знали, более того — они и заставили уголовников совершить поджог. Власти не собирались прощать Лихачеву его независимости.
Сам Лихачев понимал это ясно и четко: «Майский поджог — за мое участие в написании черновика главы о Соловках в „Архипелаге ГУЛАГ“».
А слава Лихачева все росла. Самый пик его популярности произошел при его «воцарении» на телевидении. Одно лишь появление такого человека на экране — учтивого, старомодного, с «прежней», «дореволюционной» изысканной речью уже наносило советской власти непоправимый удар, превосходящий воздействие всех «вражеских голосов». «Вот как надо! — говорило все его поведение. — А не так, как это делаете вы!» Советские идеологи, безусловно, это чувствовали. В те годы на телевидении были чрезвычайно популярны транслируемые на всю страну встречи знаменитостей с публикой в Колонном зале. Времена менялись, на телевидение приходили новые люди, и на эту встречу в Колонном обычно приглашались личности не просто известные, но прогрессивные, одним своим существованием отрицающие прежний застойный дух.
Организатор тех встреч, редактор Татьяна Земскова, вспоминает, что первую встречу с Лихачевым в Колонном зале они организовали еще в 1984 году. Авторитет Лихачева в обществе и особенно среди интеллигенции был очень высок. Астрономы, открыв неизвестную малую планету, решили назвать ее «Лихачев» — «конкурентов» Дмитрию Сергеевичу не нашлось. Выступлений его — впервые перед столь широкой аудиторией — ждали с нетерпением. Уже были распроданы, причем мгновенно, все билеты. Все жили тогда переменами, жаждали их — и огромные надежды возлагались на Лихачева. Но тогда, в 1984 году, несмотря на то что билеты были полностью раскуплены (а может, и именно поэтому), последовал внезапный приказ Лапина, тогдашнего начальника радио и телевидения: «Лихачева — не надо!» Никаких объяснений не последовало. Все и так всё понимали.
В то время наше неугомонное руководство чрезвычайно настойчиво готовило новый гигантский проект — поворот северных рек. Кто стоял когда-нибудь на берегу Енисея, видел эту бескрайнюю, стремительно несущуюся массу воды, тот понимает, что это такое: остановить, а тем более развернуть назад эту мощь! Но такие проекты были чрезвычайно важны для советской власти, для идеологии: если не удается сделать обычное — накормить страну, нормально одеть людей, то поразим весь мир необычным, таким, на что другие страны не способны: запустим спутник, экономя на еде, в невероятных, нечеловеческих условиях выстроим БАМ (как вскоре окажется, не очень и нужный)… что бы еще?.. Повернем северные, самые мощные реки! Зачем? Объяснение подберем. Например — для орошения пустынь, превращения их в цветущий сад!..
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 86
