Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
Столица выглядела безлюдной, гостиницы закрыты, большинство друзей разъехалось кто куда. Переночевали в тесной комнатушке Нонны Калашниковой в Пасси, на другой день разыскали старого доброго приятеля семьи по крымскому имению, барона Готша, который приютил их у себя на Мишель-Анж.
Разговоры шли об одном и том же: сдадут Париж или нет? Ответ не заставил себя ждать: правительство Франции переехало сначала в Орлеан, потом в Бордо, Париж был объявлен открытым городом. Утром четырнадцатого июня по сдавшемуся без боя полуторамиллионному городу прошли под знаменами головные части немецкого вермахта. Неделю спустя глава французского правительства маршал Анри Филипп Петэн подписал в Компьенском лесу (том самом, где скрепил двадцать лет назад подписью победу над кайзеровской Германией) акт о перемирии, результатом которого стало разделение страны на оккупационную зону и вызывавшее насмешки «Французское государство» на юге страны со столицей в Виши, возглавляемое Петэном.
Насколько хорош или плох этот мир, определяешь по себе. Судишь о нем, насколько тебе хорошо или плохо в нем живется.
Поулеглись страсти: оккупация есть оккупация. По Парижу носились мотоциклетки с немецкими патрулями, проходили группами жандармы. Шагу нельзя ступить без проверки «аусвайса»: патрульные солдаты долго разглядывают документы, сверяют, бегая глазами по лицу, подлинность фотокарточек. В одиннадцать вечера наступает комендантский час, город сходит с ума: по тротуарам, обочинам, сквозь газоны, перепрыгивая через штакетники, несутся как угорелые толпы горожан, стремящихся успеть на последние поезда метро — всякий застигнутый после одиннадцати на улицах подлежит аресту, понесет наказание.
Метро отныне для парижан единственное транспортное средство — бензин из продажи исчез, городские автобусы и такси на приколе. На улицах появились автомонстры: автомобили, работающие на сжиженном газе, и даже такие, топливом для которых служит древесный уголь. Двигаются, как ни странно, черепашьим шагом, жутко чадят. На вокзалах, возле гостиниц — конные экипажи, велотакси, по улицам катят, крутя педалями, велорикши с седоками.
Он закрыл на замок в гараже свой «ситроен»: ничего не попишешь, по одежке протягивай ножки — будем как все пользоваться подземкой.
Жизнь становилась все труднее. Многие потеряли работу, голодают, пользуются введенными оккупационной администрацией продовольственными карточками, в километровых очередях в дни выдачи продуктов толкотня, ругань, рукоприкладство. Было нечто подобное в Петрограде в Первую мировую — война, ничего не попишешь. Цены кусаются, о ресторанах можно забыть, они питаются в основном дома. Праздники среди буден — поездки на званые обеды к давней знакомой, супруге стального магната миссис Кори, снимающей апартаменты в отеле «Риц». Элегантно одетые, они едут через весь город подземкой, идут через площадь мимо Вандомской колонны (Ира стучит деревянными каблучками фибреновых туфель по брусчатке), входят в просторный гостиничный вестибюль — он косит взглядом в зеркало: полный порядок, хороши! В столовой вокруг большого накрытого стола — завсегдатаи обедов, «застольцы», как он называет их за глаза: графиня Греффель, герцоги Аренбергские, Шарль и Пьер, виконт-острослов Ален де Леше, старый друг Бони де Кастеллан, графиня Бенуа дАзи. Входит бледная и худая как щепка хозяйка, он идет к ее руке. «Нахлебники пожаловали, ваша милость, — жалобно блеет. — Накормите, христа ради!» Общий хохот…
С деньгами не пропадешь. Работают магазины, на Центральном рынке и в уличных лавках достаточно мяса, птицы, фруктов, овощей. В меблированных комнатах на рю Агар, где они прожили несколько месяцев, неслыханная роскошь — дважды в неделю горячая ванна. В «банные» дни к ним наведываются друзья, сидят в гостиной с узелками, дожидаются очереди, потом обедают с ними в складчину. Можно жить.
В один из дней пришла повестка: их приглашали в следующий вторник к десяти утра в центральную комендатуру на углу 4-го Сентября и авеню Опера.
Офицер со свастикой на рукаве долго вертел в руках их потрепанные «нансеновские» паспорта беженцев.
— Не пожелали, мадам и мсье, стать полноценными гражданами Франции? Можно узнать, по какой причине?
Он пожал плечами:
— Не хотелось тратить время на преодоление формальностей.
— А может, потому, что собирались вернуться в эс-се-сер, к большевикам?
— Вернуться на родину я и жена мечтаем по сей день, — он бросил взгляд на напряженно застывшую в кресле Иру. — Но не к большевикам, разумеется. В освобожденную Россию.
— Такая возможность для не зараженных кремлевской пропагандой русских эмигрантов, думаю, скоро представится, — офицер закурил сигарету… — Мы запросили о вас сведения у французских властей. Биография ваша и вашей супруги (вежливый кивок в сторону Иры) не вызывает сомнений. Небольшая просьба, господа. Вы вращаетесь среди довольно широкого круга людей. Услышите что-нибудь о личностях или группах личностей из вашей общины, а такие, к сожалению, есть, призывающих к так называемому сопротивлению, развешивающих по ночам омерзительные листовки, дайте нам знать, хорошо? Можно анонимно, без подписи. Бросите открытку в ящик у входа, и все… Рад был знакомству, желаю здравствовать.
— Скотина! — произнесла, выйдя на тротуар, Ирина. — В доносчики записал!
— Успокойся, пожалуйста, — взял он ее под руку. — Это его работа. Идет война, мой ангел. Если бы сюда пришел Сталин, было бы намного хуже.
Сотрудничать с врагом (врагом ли, на самом деле?), быть по отношению к нему лояльными или не мириться, оказывать оккупантам сопротивление — глубокая эта трещина развела Францию на противоборствующие лагеря, породила смуту, сделала вчерашних друзей, сослуживцев, добрых соседей непримиримыми врагами. Одни поддерживают «Французское государство» в Виши, вешают на стены домов нацистские флаги, кричат при виде топающих по тротуару жизнерадостных бошей «Хайль Гитлер!», доносят в комендатуру о подозрительных лицах, вступают в фашистскую милицию, в Легион французских добровольцев, отправлявшийся на Восточный фронт. Другие (их крайне мало и силы их разобщены) создают ячейки Сопротивления, расклеивают по ночам антифашистские листовки, благословляют сыновей, уходящих сражаться с врагом в отряды Frans-tireur et Partisans, действующие во Французских Альпах, совершают вооруженные нападения на нацистов и их прихвостней.
Большая же часть французов не ломает голову трудным выбором, предпочла пассивный нейтралитет. Добывает хлеб насущный. Страдает, любит, веселится, уповает на будущее. Чтобы получить зарплату выше средней, около полумиллиона французов пошли на службу в организацию Тодта, строят на побережье Франции под руководством немецких инженеров «Атлантический вал» — систему укреплений на случай высадки на побережье англо-американских войск.
В один из дней они навестили Валери, жившую по-прежнему на своей барже у Нейинского моста. Застали гостей: четверых немецких офицеров в парадных мундирах. В кубрике было шумно, лилось рекой шампанское. Их усадили за стол, упросили выпить, Валери завела патефон: модный шлягер «Париж остается Парижем», которым заслушивались в ту пору французы. Стройный блондин в чине капитана поклонился учтиво Ирине, пригласил на танец, она, замешкавшись на мгновенье, встала, капитан положил руку ей на плечо…
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
