— Слушай, девушка, что я скажу тебе… Аллах велик и могуществен, и нет ничего сильнее Его над миром. Аллах открыл мне, своему слуге, что бек Израил должен умереть, потому что прогневил великого Аллаха и Магомета, пророка Его! И бек Израил умрет с зарею. Так решено у престола Аллаха, и черный ангел приближается к нему с обнаженным мечом… Я возвестил это мудрейшим старейшинам аула Бестуди, и они покорились воле Аллаха.
— Никто не знает того, что случится, — прервала я речь старика, — будущее закрыто людям…
— Не всем! — возразил мулла. — Сам великий пророк явился ко мне во сне и сказал, что умрет Израил бек Меридзе.
— Я не верю этому! — сказала я смело. — Пусть ты, мулла, и твои приверженцы думают одно, никто не может помешать мне думать иное.
— Ты смела, девушка, речь твоя дерзка и отважна, не забудь, что ты говоришь с избранным слугой Аллаха, — произнес мулла, сверкнув на меня своими рысьими глазами.
— А ты ручаешься, что он выздоровеет? — смерив всю меня испытующим взглядом, спросил наиб.
— Я надеюсь на Бога! — произнесла я тихо, снова возвращаясь к изголовью больного.
— Этого не может случиться! Правоверные уже знают волю Аллаха, переданную им моими устами, — снова произнес мулла, весь дрожа от гнева, — и не тебе, девушка, перечить словам избранных самим пророком.
— Я говорю только то, во что верю и на что надеюсь, — сказала я спокойно. — Придите на заре и, если найдете Израила мертвым, верьте пророчеству муллы, — обратилась я к почтенным горцам, — если же он будет жив, отнесите это к милосердию вашего Аллаха, могущего одинаково казнить и миловать!
— Она права, — сказал голос наиба, — пойдем отсюда. С зарею мы вернемся и увидим, прав ли был мулла и верно ли его пророчество.
И с этими словами один за другим они вышли из кунацкой.
ГЛАВА XIII Бэлла. Кризис
— Они ушли, отец?
— Ушли, Бэлла.
— Он жив еще, мой князь и повелитель?
— Жив, волею Аллаха, жив еще! — сказал Хаджи.
— Можно мне к нему?
— Входи, Бэлла, твое место подле больного мужа, — сказал Хаджи.
В ту же минуту из-за ковра, скрывавшего вход в следующее помещение сакли и служившего дверью, вошла тоненькая, маленькая женщина, вся гибкая и стройная, как тополь. Бледное лицо ее было встревожено и печально. На худеньких щеках уже не играл румянец юности (татарки старятся рано), но, несмотря на недостаток румянца и скорбный взгляд больших черных глаз, княгиня Бэлла Израил, дочь Хаджи-Магомета, показалась мне красавицей.
В два прыжка очутилась она у ложа мужа и, жадно вглядываясь в лицо больного, теперь лежавшего в забытьи, быстро зашептала:
— Еще ночь… еще утро… и Израила не станет… так сказал мулла… Его схоронят… зароют в могилу вместе с доспехами и конем. Горько тогда заплачет Бэлла… тяжко заплачет. Долго была счастлива Бэлла… много счастлива… А теперь конец, всему конец — и радости, и счастью… Ох, отец, отец, зачем еще живет на свете твоя Бэлла! — разразилась она глухими рыданиями.
Мне стало невыносимо видеть слезы, обильно текущие по ее бледному личику; я бессознательно приблизилась к ней и, положив ей на голову руку, сказала:
— Полно, успокойтесь, Бэлла. Бог милосерден и сохранит вам вашего мужа!
Она быстро обернулась, вскрикнув от неожиданности. В охватившем ее приступе горя она и не заметила моего присутствия.
— Кто ты, госпожа? — так и впилась она в меня глазами.
Я назвала себя, прибавив, что приехала сюда помочь, как могу, ее больному князю.
Тогда она словно обезумела. С быстротой и живостью горянки бросилась она передо мной на колени и, покрывая мое платье и руки поцелуями, залепетала, смеясь и плача в одно и то же время:
— О госпожа, спаси его, облегчи его страдания… и Бэлла не забудет тебе этого, пока дышит Бэлла… Мы вынесли много золота и тканей из дома наиба!.. Мать пожалела Израила и дала их нам, когда отец прогнал нас из поместья… И трех коней взяли с собой… И много острых кинжалов дагестанской стали… Все отдаст тебе Бэлла, только вылечи Израила, добрая госпожа!
Я успокоила ее, как умела, повторяя, что один Бог может спасти недужного. Потом принялась за больного. Я сорвала со стен кунацкой ковры и тяжелые ткани, украшавшие их, и открыла находившиеся под самой кровлей сакли два крошечных окошечка. Мне хотелось, чтобы как можно больше воздуха и света проникло в мрачное жилище Хаджи-Магомета. Потом с помощью Бэллы сварила ароматичное питье, помогающее от жара и лихорадки, и дала его выпить больному. На голову Израила я положила платок, смоченный в воде и уксусе, припасенном мне Барбале.
К вечеру больной перестал метаться, но страшная слабость теперь сковывала его члены. Дыхание чуть заметно шевелило грудь. Глаза были закрыты. Руки бессильно повисли вдоль безжизненно распростертого тела.
— Гляди, госпожа, он умирает! — в ужасе вскрикнула Бэлла, низко наклонившаяся к лицу мужа.
Действительно, жизнь Израила была на волоске. В ту минуту, когда я, с силой разжав ему рот, готовилась влить в него несколько капель крепкого вина, неприятный, резкий, уже знакомый мне голос муллы произнес за моими плечами:
— Что, госпожа, или шайтан не хочет больше помогать тебе?.. Видно, Аллах знает лучше, что надо для молодого князя… Еще луна не взойдет на небо, как душа его переселится в райские владения. Уйдите, женщины, — прибавил повелительно голос, обращаясь ко мне и Бэлле. — Вам не место здесь, у одра умирающего… Я должен приготовить бека предстать бесстрашно пред лицом Аллаха.
— Постой, ага, — произнесла я твердо, загораживая дорогу вошедшему мулле, — ты слышал, как наиб позволил мне использовать все средства, чтобы помочь его сыну… До утренней зари больной принадлежит мне. На заре приходи, мулла, исполнять свое дело! До зари он доживет наверное, я тебе ручаюсь!
— Ступай, мулла! — произнес Хаджи-Магомет. — Если бек Израил почувствует себя хуже, то я приду за тобой, клянусь именем Аллаха и Магомета, пророка Его!
Старик не посмел усомниться в словах своего друга, Хаджи-Магомета, и, ворча что-то под нос, вышел из сакли.
— Вы не можете сказать мне, Бэлла, долго ли болен ваш муж? — спросила я красавицу татарку.
Молодая женщина подняла на меня свои заплаканные глазки и, перебирая по пальцам, заговорила:
— Одно новолуние… две, три… четыре соловьиных песни… Потом еще четыре и еще одна… Вспомнила, госпожа, вспомнила! Сегодня девятое новолуние… Да, девятая ночь, что мой Израил болен…
«Девятая ночь. Стало быть, роковая! — вихрем пронеслось в моих мыслях.
— Сегодня надо ждать перелома болезни, кризиса: на заре бек Израил или откроет глаза, или вместо него мулла найдет здесь одни холодные останки».
— Бэлла, — сказала я молодой женщине. — Сегодня участь ваша решится. Скажите мне, веруете ли вы в Бога, Бэлла?
