На ней была желтая ковбойская рубашка и синие вельветовые штаны с толстым кожаным поясом, — в этой одежде она была в день убийства. Ее серо-голубые глаза смотрели на меня, а на лице играла полу-улыбка, в то время как языки пламени плясали вокруг нее и лизали ее ноги, словно голодные псы. Шерифская звезда была приколота к ее груди прямо над татуировкой с буквой «М».
«М» — значит «Майк». Моя собственная татуировка вспыхнула в ответ. Я почти слышала, как Дел произносит мое прозвище. Пустынная Роза. Красивое имя для красивого цвета. Привет, Пустынная Роза.
— Привет, Дел, — обратилась я к картине, подумав о том, что если я услышу собственные слова, то страх уменьшится.
Пламя моей свечи ярко вспыхнуло и осветило картину. Лицо Дел сияло, окруженное разноцветным, бурлящим морем огня, нарисованным моей матерью. Потом я услышала звук, похожий на тихий смех. Он исходил не от самой картины, но отовсюду вокруг меня: от стен, от окон, из-под кровати. Огонек свечи уменьшился, мигнул и погас, оставив меня в полной темноте.
Я поняла, что теперь не одна.
Глава 17
17 ноября 2002 года
С годами я все больше думала о Пэтси Маринелли и вспоминала ее слова, сказанные в тот вечер, когда я поведала ей о Дел. Мертвые могут винить нас. Но большей частью я думала о том, что в конце концов стало с огромной женщиной, которую мы все называли тогда Крошкой.
Когда это произошло, меня там не было, но, когда я заступила на смену, то увидела, как увозят ее тело. Медсестры из предыдущей смены рассказали мне свою версию произошедшего, а когда я прочитала журнал записей, то подробностей стало больше.
После обеда Пэтси обошла больничные палаты, прощаясь с пациентами больницы. Одна из медсестер ради забавы спросила, куда она собирается. Мой муж зовет меня, — сказала Пэтси. — Я скоро уйду. Потом она ушла в свою комнату и закрыла за собой дверь.
«Бедная Крошка, — говорили сестры друг другу. — Теперь она забыла, что ее муж давно умер».
Во время обхода в десять вечера они нашли Пэтси Маринелли в ее постели с посиневшим лицом и широко распахнутыми глазами. Она подавилась собственным языком и умерла от удушья.
Мертвые могут винить нас.
Я застыла на месте, ожидая, когда мое зрение приспособится к темноте. От окна исходило слабое свечение, но если не считать этого маленького квадрата, меня окружала кромешная тьма. Воздух в комнате был прохладным и становился холоднее. В нем веяло сыростью. Пол подо мной слегка прогибался, как будто я шла по земле. Казалось, я вернулась в овощной погреб. Меня окружал запах Дел: сырость, земля и гниющий картофель. Он забивался в ноздри и лез в горло, пока мне не стало казаться, что я действительно наглоталась земли, перекрывшей дыхание.
Я быстро зашаркала туда, где должна была находиться дверь, но мои руки нащупали лишь стену. Я ощупью продвинулась на пять шагов влево, потом вправо. Стена напоминала холодный бетон, а не гладко струганные сосновые доски, которые, как я знала, должны были там находиться. Я вспомнила свой первый визит в овощной погреб Гризуолдов; когда Дел закрыла дверь, я была уверена, что она заперла меня внутри. Я ощутила прилив такой же слепой паники.
Когда моя рука наконец нашарила латунную дверную ручку, она оказалась такой холодной, что обожгла мне ладонь. Я опустила рукав рубашки и кое-как ухватилась за ручку. Я повернула ее налево и потянула, но дверь не открылась, как будто она была заперта снаружи. Однако я знала, что в этой двери нет замка.
Кто-то держит ее с другой стороны? Моя мать, решившая отомстить за то, что я каждую ночь запираю ее комнату, или, может, Ник, который пытается доказать, что призрак его сестры существует на самом деле? Но этот смех…
Я стучала в дверь, а мой разум изо всех сил пытался найти правдоподобное объяснение происходящему. Но все, что я могла придумать, — лишь безумные оправдания.
— Никки! — крикнула я. — Мама! Откройте дверь! Выпустите меня! Боже мой, откройте дверь!
Я приложила ухо к двери в надежде услышать, как кто-нибудь идет на помощь, но слышала только смех Дел, который раздавался отовсюду. Это был шутовской, издевательский смех. Смех из разряда «Я иду за тобой». Тот смех, который я слышала, когда Дел каталась по земле в последний день школьных занятий.
Мертвые могут винить нас.
Я потрясла дверную ручку, потом рухнула и прислонилась к холодному дереву. Теперь я тихо умоляла.
— Пожалуйста, — прошептала я. — Пожалуйста, выпусти меня.
Я больше не искала оправданий и не выдумывала правдоподобные сценарии. Дел заполучила меня. Она вернулась, как и предупреждал Ник. Как и настаивала Опал с самого начала. Я прислонилась к заклиненной двери, испытывая странно знакомое чувство, что все дальнейшие события будут зависеть только от Дел. Она устанавливала правила. Не было смысла противиться неизбежному. Я опустила плечи.
— Ну ладно, Дел, — сказала я. — Я в твоем распоряжении. Что теперь?
Смех резко оборвался, словно повернули рубильник, но густой запах земли и гнили только усилился.
Вдруг дверь с огромной силой распахнулась внутрь, отшвырнув меня на пол. Я проехалась по полу, ударилась о ножки мольберта, и картина рухнула на меня. Я брезгливо, почти отчаянно отпихнула ее в сторону. В помещение хлынул свет. Рядом со мной лежала картина с изображением Дел, и ее взгляд по-прежнему был устремлен на меня. Я задом отползла от картины и с запозданием осознала, что нахожусь в тени того, кто открыл (или что открыло) дверь.
Мне понадобилась вся сила воли, чтобы повернуть голову и посмотреть в дверной проем.
Я не увидела призрак Дел, парящий надо мной. В дверях с ухмылкой стояла моя мать. Она была одета в домашнее платье из набивного ситца и резиновые галоши. Ее руки были плотно забинтованы и напоминали две ярко-белые боксерские перчатки. На ее груди красовалась старая шерифская звезда Дел.
Я выпрямилась, повернувшись к ней лицом, но отступила на шаг, когда осознала, что запах гнилой картошки теперь исходит от нее.
— Я тебя знаю! — выкрикнула моя мать голосом Дел. Она покачивалась с пятки на носок и обратно. — Ты еще ничего не видела, заместитель шерифа. Ты еще ничего не видела.
Она повернулась, уверенным шагом подошла к входной двери и распахнула ее. Я вступила в гостиную, держась на безопасном расстоянии. В открытую дверь залетали порывы клубящегося снега, ее маленькая личная буря. Она вышла во тьму.
— Ма! Мама, куда ты идешь? Вернись обратно, ты замерзнешь до смерти!
— Догони меня, если сможешь, Пустынная Роза. Догони, если сможешь!
— Подожди, мама!
Я бросилась к двери и натянула сапоги. Потом я сорвала с вешалки парку и сняла фонарик с крючка на стене.
— Что происходит, Кейт?
