Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
А в тот ноябрьский вечер я грел у печки котелок с порцией вечерней баланды, чтобы добавить туда немного картофельных очисток. С самого утра двое больных под присмотром конвойного старательно чистили в оцинкованное ведро редкостную здесь, на Севере, картошку. Потом ее, уже сваренную в кухне, заносили в комнату докторши, ведро источало свежий, давно забытый и пьянящий аромат, нес его солдат, а за ним шел ефрейтор, таща наполненный чем-то, накрытый полотенцем деревянный ящик. Наконец туда, к Супруновой, степенно прошло лагерное начальство во главе с майором Абрамовым. Увидев меня, он почему-то подмигнул — и царским жестом разрешил забрать очистки, которые до сих пор лежали кучкой у больничного крыльца на мерзлой земле. А когда через несколько часов, сытые, разморенные и пьяные, мужчины вышли, начальник лагеря остался. Правда, вышел провожать всю компанию: мы через проволочное ограждение видели в свете прожекторов.
Ни одно из неписаных лагерных правил не могло заставить кого-то из зеков делиться съедобной зоновской добычей. Конечно, когда выпадал такой счастливый случай и к кому-то добиралась из дома продуктовая посылка, тем, что от нее осталось, счастливец мог угостить тех, кого считал нужным, — хоть всем жителям барака по микроскопическому кусочку.
Исключение — блатные. По их законам, продукты, курево и другие блага передавались в общак. И только после того, как старшие, в нашем случае — Коля Тайга, приближенные к нему и прочие авторитеты из других бараков, возьмут себе часть кешаря, дачки или как там еще называли лагерную посылку, ею могли распоряжаться остальные, включая владельца. За нарушение этих правил могли зарезать, но чаще просто калечили.
Но, во-первых, у нас все-таки «политический» барак, вследствие чего публика пусть и вялая, зато более культурная, чем у блатных, хотя и здесь могли украсть. А во-вторых, такое добро, как картофельные очистки, уголовников совсем не интересовало. А нам они, припеченные в углях, служили гущей: даже не представляете себе сегодня, каким вкусным становился от них жиденький лагерный супчик…
Вспоминаю об очистках, потому что Червоный и другие бандеровцы такой пищей откровенно брезговали. Пайка у всех была одинаковая, и, как я считал, они еще не окончательно измучились от голода — постоянного лагерного чувства, с которым, как и с невозможностью выспаться, свыкнуться тяжело, сколько бы ты ни просидел. Может, настало бы время — и украинцы спрятали бы подальше странную спесь. Тут уж не знаю. Помню только взгляд Данилы в сумрачном свете барачного помещения: в нем на короткий миг блеснула брезгливость и презрение не к тому, что я выбираю очистки из печки (сбоку мазутной бочки для таких нужд прорезали в металлической стенке что-то похожее на поддувало), а даже ко мне — тому, кто позволяет себе этим питаться. Но он довольно быстро овладел собой, присел около меня, приложил ладонь к железному боку печки, спросил как бы между прочим, без всякого повода:
— Слышишь, Виктор… А когда в лагере последний раз был выходной?
От неожиданности я даже уронил очистки на пол.
— Ты что? Ты серьезно?
— Очень серьезно. Мы здесь всю осень. За это время выходных не объявляли.
— Ну как… А на праздник…
— Седьмого ноября, на праздник вашей революции и вашей власти, которая кормит тебя вот этим, — все-таки не сдержался Червоный и показал пальцем на мои очистки, — мы перед началом рабочего дня получили поздравление от гражданина Абрамова. И работали на четыре часа меньше, потому что он так решил. А я не хочу, чтобы такие вещи решал он.
— Майор Абрамов — начальник лагеря, — брякнул я, не находя других слов.
— Правильно, — согласился с очевидным Червоный. — Вот только кроме него есть еще конституция. Пускай ее утвердил ваш Сталин. Но даже Сталин в своих речах и статьях постоянно делает акцент на торжестве конституционных норм в советской стране.
— При чем здесь…
— При том! — по своему обыкновению перебил меня Червоный, дальше заговорил уже спокойнее. — При том, Гуров, при том. Конституция гарантирует гражданам право на отдых. Я не хочу вдаваться в подробности, чем мы, заключенные, отличаемся от тех, кто не сидит за колючей проволокой. Конечно, наши права существенно ограничены. Но выходной даже у таких людей, как мы, должен быть.
Не поверите — после этих слов я даже забыл о еде. Действительно — на моей памяти никто из зеков ни разу даже не пытался спросить, положен ли нам выходной день и сколько их для нас предусмотрено. Отсчет очередной недели мы начинали от дня, когда нас возвращали с работы раньше, — так в лагере проходило воскресенье. Официально нам объявляли выходной день после сообщения о капитуляции немецких войск.[25]Еще когда репродуктор голосом Левитана сообщил о разгроме японцев.[26]Кажется, один свободный от работ день нам дали, когда проходили первые после войны выборы…[27]Еще Новый год, но тут точно не скажу, кажется, не всегда отдыхали. Ну а на Первое мая и Седьмое ноября — на официальные советские праздники — мы работали неполный день. Словом, Червоный заставил-таки задуматься.
А он продолжал, не давая мне даже переварить услышанное:
— О конституции забудем, без толку все равно. Есть кое-что более интересное для нас.
— Например?
— Поговори со своим жидом, — Данила кивнул в сторону доцента Шлихта. — Ты же с ним вроде дружишь?
— Вроде как… Умный человек…
— Здесь других не держат. Жиды — вообще неглупая нация, вон как мир на дыбы поставили в семнадцатом году. — Он намекал на то, что вожди пролетарской революции были преимущественно евреями, и почему-то именно этими разговорами Червоный проел мне в больнице все печенки. — Я тут побеседовал с ним. Интересные вещи говорит.
— То есть?
— Существуют, оказывается, какие-то лагерные положения. Он, конечно, их не читал. Но я Шлихту твоему верю…
— Не мой он вообще-то… Просто тоже из Ленинграда…
Червоный отмахнулся — он уже чем-то увлекся.
— Согласно этим положениям, Гуров, заключенный исправительного лагеря имеет право на круглосуточный выходной раз в десять дней, — здесь Данила многозначительно поднял палец вверх. — Слышал что-нибудь об этом?
Я пожал плечами, потом мотнул головой.
— О! — Червоный теперь направил палец на меня. — Но, как говорит жид, существует конфликт между этим положением и производственным планом. У лагеря есть план, в нашем случае — это добыча угля. Если заключенные по закону будут иметь даже один выходной в месяц, выполнение этого плана окажется под угрозой. За что по шапке получит руководство лагеря. — Увидев, что я внимательно слушаю и все это для меня — действительно новость, бандеровец не сдержал привычной уже мне победной улыбки. — Это все рассказал мне Шлихт. Они такие люди — откуда-то знают все. Не только о таких вещах, как выходной.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
