Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
В. ПОЗНЕР: Посмотрим… Мой следующий вопрос связан с таким вашим высказыванием: «Людей, которые что-то делали бы и, напротив, воспринимали бы, почти не осталось. Общество на девять десятых состоит из посредников, ничего не производящих. Между мной и зрителем стоят они же. И им лучше известно, что востребовано, а что нет, у чего будет прокат, а что обречено. И потому я не знаю, что делать. И кстати, могу уже себе позволить ничего не делать. И когда окончательно перестану слышать подсказки внутреннего голоса, честно замолчу». Хочу вас спросить: как поживает ваш внутренний голос? Вы его слышите?
С. ЮРСКИЙ: Он мне подсказал человека, личность, по биографии которого (даже не по биографии — в духе которого) я хотел бы еще сделать спектакль, и большой спектакль. Это Шагал. Голос есть, но осуществлять его подсказки очень трудно, потому что подобным идеям не доверяют, и мне очень сложно все организовать. Но Шагал — тоже одиночка, который никогда не входил ни в какую корпорацию художников. Он голодал, потом взошел на вершину благополучия, однако ни к кому так и не присоединился.
В. ПОЗНЕР: Марсель Пруст также хотел бы задать вам несколько вопросов… Какую черту вы более всего не любите в себе?
С. ЮРСКИЙ: Перфекционизм, то есть желание все сделать идеально, которое переходит постепенно в занудство. Всех раздражает, меня тоже.
В. ПОЗНЕР: Когда и где вы были более всего счастливы?
С. ЮРСКИЙ: Вы знаете, в девяностые годы. Не по месту, а по времени.
В. ПОЗНЕР: Если бы вам было дано вернуться после смерти, то кем вы хотели бы быть?
С. ЮРСКИЙ: Я потомственный актер. Если, конечно, театр сохранится. Думаю, что вместе с интеллигенцией исчезнет.
В. ПОЗНЕР: Какой литературный герой, если вообще есть такой, вам ближе всего по духу?
С. ЮРСКИЙ: Комбинация. Но я бы сказал так: все-таки воображаемый Пушкин. Не настоящий — с настоящим я испугался бы встретиться и заговорить. А воображаемый, такой, каким мы видим его, потому что это просто счастье смотреть: «Ой, это ж надо!»
В. ПОЗНЕР: А кто ваши герои в реальной жизни? Какие люди для вас являются героями? Таковые есть?
С. ЮРСКИЙ: Да, их очень много. Потому что я влюблялся в тех, кто делает открытия, я читал книжки Даниила Данина про Бора, про всех этих ученых. Может быть, он их тоже отчасти сочинял, но они были. Я читал про художников, и, может быть, это были воображаемые личности — сейчас все выясняют, что было на самом деле…
В. ПОЗНЕР: О чем вы больше всего сожалеете?
С. ЮРСКИЙ: Грех мне говорить, что я о чем-то сожалею, потому что судьба, лишив меня довольно многого, подарила, пожалуй, еще больше, хотя бы мой нынешний возраст и то, что я все еще действующее лицо.
В. ПОЗНЕР: У вас есть любимое слово?
С. ЮРСКИЙ: Не знаю…
В. ПОЗНЕР: А нелюбимое? Я, например, не люблю слово «никогда». А вы?
С. ЮРСКИЙ: Это целая философия. И я соглашусь с вами.
В. ПОЗНЕР: Что вы считаете своей главной слабостью?
С. ЮРСКИЙ: Тот же перфекционизм. Омерзительно — все сделать наилучшим образом.
В. ПОЗНЕР: Оказавшись перед богом, что вы ему скажете?
С. ЮРСКИЙ: «Прости, Господи».
СЕРГЕЙ ЮРСКИЙ
18.11.2012
Актер — всегда актер. Он всегда играет, всегда. В хорошем ли он настроении, в плохом ли — значения не имеет. Уж так он устроен, он иначе не может. А вот артист — дело другое. Артист — это художник, творец.
— Как же так, — возразите вы мне, — как же так, уважаемый Владимир Владимирович, вы что же, считаете, что актер — не художник, не творец?
Да, я так считаю. Актер выполняет указания режиссера. Исполняет по-разному, иногда плохо, иногда хорошо, порой гениально. Но исполняет. Когда же актер становится артистом, он в этот момент становится и художником, потому что он создает.
Сергей Юрский — артист. Сергей Юрский — художник.
И поэтому он одинок. Он так и говорит: «Я пришел в большое одиночество». Вслушайтесь. Разве можно по-русски прийти в одиночество? Ведь одиночество не место, не пункт назначения. Но это же состояние, и с точки зрения норм русского языка вполне можно прийти в какое-то состояние, не так ли? Да и потом, прелесть языка заключается, в частности, в том, что он открыт для нововведений.
Сергей Юрский не только пришел в одиночество, он пришел в БОЛЬШОЕ одиночество. А такое возможно? Разве одиночество имеет размеры? Для людей, мыслящих плоско и просто, — нет, не имеет. А для художника…
— Сейчас не время Бендера (которого он страстно любит, как и я, имя которого он произносит с лучезарной улыбкой и сияющими глазами), сейчас время… фонтанов.
Каких таких фонтанов? А денежных. Нефтяных. И вообще, эгоизм — знамя нашего времени. Вот так-то.
Разговаривал я с Юрским, то и дело ловя себя на мысли о том, что мы очень похожи. Нет, не внешне, конечно. По ощущениям и оценкам. Например, в печальной уверенности, что интеллигенции в России больше нет и не будет. Или в том, что искусство не может угождать и оставаться при этом искусством.
Были высказывания для меня неожиданные, заставлявшие меня задуматься. Юрский спрашивает: почему сталинизм не ушел вместе со Сталиным? И отвечает: потому что сталинизм был в людях до Сталина, Сталин был лишь чаянием того, что сидит в русском человеке, нашим людям надо, чтобы был культ личности.
Но если это так, если это есть неотъемлемая часть русской натуры, то что сулит нам будущее?
Я вспоминаю «Дракона» Евгения Шварца и спор между Драконом и Ланцелотом перед тем, как они должны сразиться:
«ДРАКОН: А это что за тазик на полу?
ЛАНЦЕЛОТ: Оружие.
ДРАКОН: Это мои додумались?
ЛАНЦЕЛОТ: Они.
ДРАКОН: Вот безобразники. Обидно небось?
ЛАНЦЕЛОТ: Нет.
ДРАКОН: Вранье. У меня холодная кровь, но даже я обиделся бы. Страшно вам?
ЛАНЦЕЛОТ: Нет.
ДРАКОН: Вранье, вранье. Мои люди очень страшные. Таких больше нигде не найдешь. Моя работа. Я их кроил.
ЛАНЦЕЛОТ: И все-таки они люди.
ДРАКОН: Это снаружи.
ЛАНЦЕЛОТ: Нет.
ДРАКОН: Если бы ты увидел их души — ох, задрожал бы.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
