— Не помню никаких женщин, — говорит Джейк.
— Ты был слишком занят игрой на скрипке, — говорит Адриан.
— Никаких женщин не было, — говорит отец.
— Что? — кричит Маргарет. — А как же Анджела, Элен, Сара, Филиппа, Дженнифер, Люси? Десятки женщин, то одна, то две одновременно, одна утром, другая днем, вечером сразу две, а ночью новенькая? Ты утверждаешь, что я все это придумала?
Она смотрит так, будто готова плюнуть ему в лицо.
— Люси я помню, — говорит Пол. — Она всегда приносила мне комиксы.
— Нет, — говорит Адриан. — Это была Филиппа. Люси приносила конфеты.
Они знали о женщинах. Конечно же знали. Но почему никто из них не сказал об этом мне? Мартин дышит все так же тяжело. Джейк вскакивает и берет со стола блюдо с чипсами.
— Угощайтесь, — говорит он и предлагает всем по очереди.
Мы послушно берем по горсточке и сжимаем их в руке. С солью и уксусом, крепкие и острые. Мартин вкладывает свои чипсы в следующий бутерброд, но я все-таки совсем не слышу, как он жует. Боюсь, как бы чипсы не поцарапали ему горло.
И что же это делают женщины, если мужья им изменяют? И не с одной женщиной, а со многими и многими другими? Я смотрю на Джеймса, но не могу себе ничего подобного представить. Думаю, я бы ушла. Но как же дети?
— В любом случае, — говорит отец, — после твоего ухода они не появлялись.
— Ну конечно же нет, — говорит Маргарет.
— Нет, действительно. Я бросил их из-за тебя.
— Не будь так смешон. Какой в этом был смысл?
— Они стали не нужны.
Она смотрит на него с неподдельным изумлением.
— Да, логично.
Отец не отвечает. Он смотрит в окно. Идет дождь, и в комнате стало так темно, что нам плохо видно друг друга.
— Я думал, что ты умерла, — внезапно говорит Пол. — Не могу поверить, что ты это сделала.
— Сделала что? — говорит она. — Я не говорила вам, что я умерла.
Мартин несколько неуклюже поднимается на ноги.
— Прекратите сейчас же! — кричит он. — Вы все, прекратите! Это не наша мать. Эта женщина пришла сюда только для того, чтобы нас расстроить. Она не настоящая, и вы это знаете. Моя мать умерла, когда мне было четырнадцать. И вы только поощряете ее, когда говорите такие глупости. Она не моя мать…
Он подходит к Маргарет. Та уклоняется, как будто он собирается ее ударить. Но он всего лишь выбрасывает вперед руку над ее головой:
— Оставьте нас в покое!
Какое-то время он стоит без движения, возвышаясь над ней, и слезы текут по его щекам. Потом он поворачивается к ней спиной и выходит из комнаты. Мы слышим, как за ним захлопывается входная дверь.
— Что ж, — говорю я, — кому-то нужно пойти и посмотреть, все ли в порядке с Мартином.
Нависает тяжелая тишина, как будто каждый говорит что-то яростно, но беззвучно.
— Что же, этим «кем-то» опять буду я?
Не уверена, произнесла ли я это вслух, но поднимаюсь точно я.
Я же всегда была малышкой, котенком, Китти. И если мои братья стали детьми, то я ухожу назад гораздо дальше — в небытие. Кажется, для меня в этой семейной сцене нет никакой роли.
…Нахожу Мартина у моря. Дождь уже моросит довольно давно, и небо полностью затянуто облаками. Оно так и прижимает тебя к земле, загоняя все мысли куда-то внутрь. Мартин стоит у самой воды, бросает в море камни, прямо машина, сражающаяся с врагом, которого нет. Он промок. Мне хочется отвести его домой, дать ему коричневые домашние тапочки и напоить его из кружки с Винни-Пухом. На пляже еще только несколько человек, в основном с собаками, и серьезные прохожие. Молодой человек, стоящий под укрытием, учится жонглировать.
— Привет, — говорю я Мартину, но он не слышит меня из-за шума волн.
Волны набрасываются на берег и громко разбиваются, потом уползают назад, камни пронзительно грохочут, горестно протестуя против вынужденного возвращения обратно в море.
Я стою с ним рядом, наблюдаю за мощными движениями его правой руки, швыряющей камни далеко в воду. Должно быть, он знает, что я с ним рядом, однако не подает вида.
Вот высокая волна набирает силу; она пройдет по берегу гораздо дальше. В последний момент я оборачиваюсь и отбегаю, как раз вовремя, чтобы не промокнуть. Мартин никак не реагирует, и, оглянувшись, я вижу, что он стоит на два дюйма в воде, в то время как волна лениво отползает с пляжа. Он ищет, какой бы еще камешек забросить, и не замечает, что его ботинки полны воды.
Когда волна отступает, я подхожу и кричу ему:
— Отойди назад, Мартин, ты же весь промок.
Я понимаю, что сильнее промокнуть уже невозможно, но мне нужно ему что-то сказать.
Он не обращает на меня никакого внимания, поэтому я хватаю его за руку и стараюсь оттащить подальше. Он смотрит на меня так, как будто не узнает.
— Ну, пойдем же! Отойди подальше от воды! — кричу я.
Я не могу его сдвинуть. Это все равно что пытаться сдвинуть каменную статую. Но я не сдаюсь. Можно же как-то до него достучаться!
Он перестает сопротивляться, и я едва не падаю.
— Китти! — говорит он. — Что это ты здесь делаешь?
Я устала кричать. Пячусь назад по осыпающимся под ногами камням, подальше от моря, надеясь, что он пойдет за мной. Услышав, что камни зашуршали и под его ногами, я останавливаюсь и сажусь у волнореза. Подтягиваю колени, и Мартин тяжело усаживается рядом со мной. Здесь стена укрывает нас от ветра и дождя, и над нами воцаряется спокойствие. Мимо проходит мужчина с приемником, голова опущена, взгляд устремлен на камни под ногами. Капли дождя стекают по его желтой прорезиненной куртке.
Я начинаю понимать, что вымокла насквозь. Волосы прилипли к щекам. Вода стекает с их концов прямо на куртку. Я чувствую, как влага доходит и до моего розового платья.
— Пора возвращаться, — говорю я. И где это Джеймс? Я пошла разыскивать Мартина, а Джеймс что-то не торопится искать меня.
— Тебе этого хочется? — говорит Мартин.
Я в нерешительности. Происходящее вызывает во мне испуг.
— Даже не знаю, — говорю я.
— Она самозванка.
Из лежащих рядом камешков Мартин начинает строить маленькую башенку. Голос его резок, он больше не плачет.
— Почему же? — говорю я. — И зачем кому-либо выдавать себя за нее? Какой в этом смысл?
Он пожимает плечами:
— Может, из-за денег.
— Каких денег?
— Тех, что она могла бы получить в наследство от бабушки и дедушки.
— Но денег же не осталось!
