Дитер Людвиг — фотокорреспондент, фрилансер. Он уже восемнадцать лет живет в Азии, в Дели. Сорокалетний, улыбчивый, бородатый, прекрасно говорящий по-английски немец, с которым мы пару дней назад допоздна просидели все в том же «Кабуле», поднимая тосты за советско-германскую дружбу, и почти побратались. Как выяснилось, два года назад он уже был в Афганистане с моджахедами и даже видел издали Хост, а потом благополучно вернулся в Пакистан. Теперь же вот уже три недели подряд штурмует здешних чиновников, пытаясь сделать вполне легальный репортаж про их трудную афганскую жизнь. Причем работает он, судя по снимкам, которые показал мне, отлично.
Без десяти минут пять немец был уже в штанах, но весьма плох после бурно проведенного вечера и судорожно собирал по номеру камеры и пленку. Мы пробрались с ним через вестибюль гостиницы, то и дело спотыкаясь о тюфяки, покрытые грязными простынями: это «альковы» обслуги и дежурящих ночью царандоевцев,[21]одного из которых пришлось долго будить, чтобы он открыл нам дверь. До аэропорта добрались почти без приключений, если не считать того, что близ ЦК НДПА водитель нашего армейского бэтээра то ли спьяну, то ли приняв меня за афганца, неожиданно вильнул и пошел на мою «Волгу» на полной скорости лоб в лоб. Я увернулся каким-то чудом, спасая жизнь герру корреспонденту. Ну, и свою заодно.
У ворот литерной советской стоянки нас ждал Александр Голованов, командир «полтинника», сводного авиаполка. Мы не были с ним знакомы, и он отчего-то мне очень понравился, с самой первой минуты. Всю жизнь не дает мне покоя эта загадка: как, едва взглянув в глаза, распознают друг друга мужики? Ведь сразу становится понятно: с этим сговоришься, может, даже подружишься, а вот с тем — ни за что. В чем тут дело? Предки наши, что ли, паслись вместе на одном пастбище?
Мы простояли на взлетном поле еще минут двадцать, пока к литерной не подрулил только что приземлившийся «Ту-134». К нему тотчас подъехал эскорт черных «мерседесов», засуетились люди с атташе-кейсами в руках. Наджибулла. Рабочий визит в СССР, о котором не сообщалось: политика в холодных рассветных сумерках, теневая сторона большой дипломатии, не предназначенная для досужих глаз.
В первый рейс мы ушли с самим Головановым. На полу его «Ми-8» бултыхалась резиновая емкость — вода для одной из горных застав, а вдоль лавок сидели двое солдат и старший сержант, который отдавал им приказы с помощью весьма эмоциональных и доходчивых жестов. Прошли на предельно малой высоте над уездом Баграми, чуть было не чиркнули брюхом по памятнику истории: идеальной формы каменный столп, возведенный будто бы самим Македонским, торчит на вершине горной гряды.
Голованов мастерски сел на крохотную скальную площадку, не выключая двигателей. Дитер торопился, без устали щелкал затвором камеры, снимая и эту совсем не парадную заставу десантников на высоте трех тысяч метров над уровнем моря, и давно небритых бойцов, и нашу ревущую двигателями «вертушку»: серые будни афганской войны. Все это время в сторону соседней горушки из-под наших ног методично бил миномет. Оказалось, как раз над этой заставой на днях сбили «Ми-24», экипаж погиб.
Едва вернулись в Кабул, улетаем снова, теперь с досмотровой группой спецназа. Дитер, пытаясь сохранить равновесие, ловит в объектив симпатичное лицо совсем молодого еще командира Жени Пташника, его ребят, одетых в «песочку», форму войск специального назначения. И, похоже, очень доволен съемкой. «Спецназ? О'кей! Караван моджахедов? Зерр гут!» Спецназовцы, которые впервые в своей жизни так близко видят иностранца, отлично справляются с работой фотомоделей. Даже бровью не поводят: подумаешь, эка невидаль — немец на борту!
Кончилось дело тем, что Дитер Людвиг остался в «полтиннике», как он объявил, «навсегда», получив разрешение Голованова снимать спецназ до самой ночи. Ну а я, передав гостя в надежные руки летчиков, поехал домой, с трудом удерживая руль после бессонной ночи. Света дома не было, ужин пришлось ограничить банкой холодных рыбных консервов.
Написать об этом в газету? Приметы перестройки, как ни крути! Так ведь из репортажа цензура вырежет все, кроме Дитера Людвига, а уж тем более спецназ, которого «нет в Афганистане». Гласность, конечно. Но в экспортном варианте. А он, как водится у нас, всегда получше отечественного.
P. S.
Полковник Александр Голованов погиб в феврале 1989 года, в последние дни войны. Получив приказ вернуться на Родину, он поднял в воздух свой полк и шел впереди него, прокладывая дорогу вертолетам сквозь штормовые ветра. В последний раз он вышел на связь с ведомым в районе перевала Саланг, и с той минуты и до самого последнего часа летчики искали машину командира в горах Гиндукуша. За мужество и героизм, проявленные при исполнении воинского долга, Александру Сергеевичу Голованову было присвоено звание Героя Советского Союза — посмертно.
Разыскать Дитера Людвига, на пленках которого остался погибший советский летчик, после войны мне так и не удалось.
* * *
Какое-то предчувствие с самого начала бередило душу: лететь в Джелалабад не было никакого желания.
— Едут почти все советские журналисты, аккредитованные в Кабуле. И еще десятка два западных корреспондентов: лично убедиться в победах афганской армии, — накануне убеждал меня по телефону генерал Серебров. — Я тебя очень прошу, Миша. Надо съездить.
Как тут откажешься?
В Джелалабад прилетели ночью, добирались на обшарпанных автобусах до гостиницы «Спингар», вполне пристойной по здешним меркам. Долго размещались, разбредались по комнатам.
Утром не спалось. Часов около семи спустился вниз, вышел на улицу, в безмятежное, теплое, щебечущее утро. В нескольких метрах от входа в гостиницу замерла новенькая, только что помытая «тойота», а рядом с ней, у самых дверей «Спингара», стоял столик. Сидящий за ним солдат-охранник сосредоточенно чистил свой автомат, раскладывая на куске белой ткани его металлические части. По аллейке возле гостиницы прогуливался японец из прилетевшей с нами телевизионной группы. Мы кивнули друг другу, встретились взглядами и, не произнеся ни единого слова, поняли, что одновременно подумали с ним об одном и том же. О «тойоте», стоявшей перед входом. И о «Калашникове», который чистил афганец. Будто кто-то нарочно подстроил нашу безмолвную советско-японскую встречу безмятежным афганским утром и поместил в кадр для съемки два этих символа вместо государственных флажков. Мой — автомат. Его — «тойота»…
Странно было ехать по джелалабадским улицам. Все так же и тем же торговали дуканы, все так же торопились в школу девочки в черных платьях и белых шелковых платках. И тот же регулировщик стоял на круглой площади в центре города, что и год назад. Можно было подумать, что так здесь было всегда, что никакой войны не было и в помине. Что не отсюда девять лет подряд отправляли в Союз цинковые гробы.
Но война была, и были гробы. И этот пуштунский мир не рухнул с тех пор, как отсюда ушла последняя советская колонна. И даже не дрогнул. Хуже того: даже не заметил перемен…
