Глаза Фернана слегка расширились, и он кивнул. Габриэль освободил его рот, но продолжал держать руку у горла.
– Говори.
– Вот теперь ты требуешь подробностей, – возмутился Фернан. – Перед тем как превратить меня в ходячий синяк, ты не хотел ничего, кроме голых фактов. Ты знаешь, как теперь будет трудно найти приличную шлюху?
– Ты вылечишься, если только не продолжишь эти шутки. – Он нажал сильнее. Фернан судорожно открыл рот, чувствуя неумолимую руку на своем горле. – Почему ты это сделал? Что Пачеко знает о тебе?
Фернан с присвистом вдохнул через нос.
– У меня есть сын.
– Что?
– Сын, – повторил он, глотая ртом воздух. – Прошлой весной я влюбился в одну мавританку, сразу после того как приехал сюда.
– И ты спал с ней? Отношения между христианином и мавританкой – это противозаконно.
– Габриэль, в тебе погиб ученый. Какой ты умный. И такой сообразительный.
Габриэль подвинулся, переместив вес своего тела на пах Фернана.
– И ты исповедался Пачеко?
На голове Фернана выступили капли пота.
– Да. Он угрожал рассказать моему отцу, если я не сделаю то, что он хочет. Я должен унаследовать одну четверть владений моей семьи, так же как и мои братья, а отец никогда не позволит мне сделать наследником этих земель наполовину мавра. – Он сглотнул; Габриэль почувствовал под рукой, как шевельнулся его кадык. – Я сделал это, чтобы защитить их.
– Где они сейчас?
– В последний раз на рынке я дал ей достаточно денег, чтобы она вместе с семьей бежала в Толедо. Я надеялся встретиться с ними там, когда... когда...
– Когда?
– Когда тебя не будет. Вот почему Пачеко хотел, чтобы я навредил Аде и ты покинул орден.
Габриэль ослабил хватку и отступил на шаг. Кровь снова хлынула в лицо Фернану, и он стал хватать ртом воздух, растирая горло.
– Я говорю правду, – сказал он.
– Почему? Чего хочет Пачеко?
– Понятия не имею.
Габриэль смотрел в его широко раскрытые глаза, видя там одновременно страх и решимость. Человек, который бросил вызов закону и влюбился в мавританку, прижимался спиной к стене исповедальни, но не испугался.
– Уезжай вместе с нами, – наконец произнес Габриэль. – Ада и Бланка достанут лошадей. Мы можем доставить тебя в безопасное место вне Уклеса.
– Если только ты будешь держать себя в руках. Даже если я больше никогда не увижу Абес, то предпочел бы обойтись без твоего рукоприкладства.
– Абес?
Фернан глубоко вдохнул, выпрямляясь.
– Да. Я сделаю ее женой, если смогу.
Ошеломленный неожиданной силой в его голосе, Габриэль только кивнул. От болтливого фигляра до мужчины, жертвующего своим будущим ради семьи, – перемена была слишком разительна.
– Тогда снимай свое монашеское одеяние, брат. Наше пребывание в ордене Святого Сантьяго подходит к концу.
Фернан перекрестился и сбросил через голову белое одеяние.
– Наконец-то.
Как лодка, пробивающаяся сквозь бушующее море к берегу, Ада двигалась с обезумевшей толпой к широким двойным дверям восточного придела собора. Единственного крика Бланки было достаточно, чтобы побудить всю паству к безумным действиям. Тела врезались и давили на нее. Она дышала через нос, намеренно медленно, сдерживая нарастающую панику.
Ближе к выходу она нашла достаточно места между горожанами, чтобы дышать свободнее. Она вырвалась в чистую прохладную ночь. Мужчины вели своих жен и детей вниз по крутой тропинке к Уклесу, двигаясь торопливо, но уже без того отупляющего ужаса, с каким бежали из собора. Укрепленные высоко факелы освещали путь для людей, возвращающихся домой.
Ада скрылась от этих мерцающих огней в темноте, пробираясь вдоль каменного фундамента к конюшням. Там она дождалась, пока двое стражников покинут свой пост, чтобы узнать, что за шум поднялся в соборе. Темный плащ скрывал ее тело. На всякий случай она все время держала руку на рукояти кинжала. Наконец Ада проскользнула в конюшню.
Воспоминания о тьме, старых страхах и боли захватили все ее чувства. Ада остановилась и прижалась к ближайшей стене, закрыв глаза и ощущая сильное головокружение. Она прижала ладони к камням, еще хранившим слабое тепло дня.
Еще больше боясь возвращения стражников, она заставила себя отойти от стены. В стойлах она обнаружила пару лошадей. Тяжелые седла никак не хотели сниматься с крюков, а она боялась их уронить и устроить шум.
Поэтому Ада взяла лишь уздечки и поводья, уверенная, что можно обойтись и без седел.
Кроме, может быть, Фернана. И Бланки.
Она бросила охапку одеял на спину одного животного. Сев на другого, Ада сжала поводья и быстро прочла молитву. Резко прищелкнув языком, она послала обеих лошадей в легкий галоп. Если стражники и заметили ее, то не бросились в погоню, поэтому скоро, обогнув собор, Ада пустила свою лошадь по кругу, обшаривая взглядом толпу. Никого не было видно.
Назойливая мысль откуда-то из глубины ее разума подсказывала бежать.
Нет, вознаграждение будет далеко не таким легким, как казалось раньше. Она оттолкнула опиум ото рта Габриэля, потому что любила его. Отрицать их связь было невозможно. И больше, чем о Габриэле, она впервые за последний год заботилась о своем собственном будущем. Силой и чистым упрямством он вернул ей это понимание. Отступить от него сейчас было бы проявлением безнадежной трусости.
Вонзив пятки в бока лошади, Ада присоединилась к веренице людей, спускающихся в Уклее. Какое-то движение привлекло ее внимание. Человек верхом на лошади повернулся, и в слабом лунном свете блеснуло изогнутое лезвие клинка. Из-за спины всадника выглядывал арбалет.
Она прошипела его имя:
– Джейкоб!
Джейкоб моргнул, подумав сначала, что это ему показалось в ночи. Ада.
Только оказавшись на небольшом холме вдалеке от крепостных стен монастыря, они спешились. Джейкоб сбросил оружие и раскрыл Аде объятия, ощущение ее тела было как долгий глоток эля после жаркого дня. Он наслаждался объятиями этой нежной и сильной женщины. Волосы, прижавшиеся к его носу, пахли простым щелочным мылом и дымом свечей.
– Джейкоб, я не могу в это поверить! – воскликнула она по-английски. – Ты наконец-то вернулся.
– Да, вернулся, хотя и скорее, чем мы планировали. Почему ты здесь ночью, да еще и вся деревня тут? Что случилось?
Ада отступила назад, только чтобы видеть его лицо:
– Боюсь, что многое.
Джейкоб глубоко вдохнул. Прошедший год превратил ее из преданного друга в женщину, управляемую непреклонными желаниями. Ее глаза, хотя и ясные, все еще были обведены кругами усталости.
