Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
И начался для Ефима ад кромешный. Остатки еще не сломленной мужицкой гордости не давали ему унизиться до того, чтобы ползать перед женой на коленях. Ведь по всем законам и человеческим и божеским был он господином и хозяином и тела ее, и души. Но знал казак, что силой ему ничего получить от Любавы не удастся, а терпеть отлучения от ее тела желанного не было у него мочи.
Супруга же его ходила по дому гордая, продолжала вершить каждодневные дела, мужа словно вовсе не замечая. Как-то, напившись изрядно, принялся Ефим колотить посреди ночи в дверь опочивальни, требуя, чтобы пустила его жена сей же час. Да только руки в кровь разбил.
Цельный месяц боролся с собой казак, пил и буянил, надеялся, что одумается жена, да только все напрасно было. С непреклонным видом продолжал Любава смотреть на мужа, ровно на место пустое.
Как-то раз ставил Ефим на конюшню жеребца после того, как пытался бешеной скачкой остудить пламень измученной души, и услышал он голос бедовой Палашки:
– Хозяин, ласковый мой, опять тебя кручина гложет? Может, сгодится тебе верная холопка тоску-печаль развеять? Я вот и винца припасла...
Робко так говорила девка, жалостливо при том на Ефима поглядывая. Хозяин враз признал прошлую свою забавницу, присел рядом с Палашкой на сене, приобнял ее и принялся пить девкино угощение. Вскорости спьянел казак, повалил девку, задрал ей подол да и отвел душеньку всласть. И хоть не было того чуда, что испытывал он с Любавой, а все же полегчало.
Радостная Палашка обещалась хозяину хоть каждый день его ублажать. Только зря это она затеяла, зря стонала блаженно под хозяином да глаза закрывала томно. Ежели бы вела себя девка сторожко, то приметила бы дорогую шубу хозяйкину, услыхала бы легкую ее поступь. Тогда, может, и жива бы осталась.
Увидала Любава, как ублажает ее мужа гнусная девка, что ей еще в первый день не по нраву пришлась, услыхала, как обещается ничтожная холопка всякий день так хозяину служить, и поклялась со свету сжить проклятую. Что и исполнила вскорости.
Послала Любава Палашку в лес набрать хвои еловой, будто бы для того, чтобы искупать Прошеньку в целебном отваре. Не посмела девка ослушаться хозяйку, пошла да и сгинула. К Рождеству только дровосеки нашли истерзанный труп несчастной Палашки. Заел девку медведь, коего наслала на нее мстительная Любава, отнимая у Ефима все, что было тому в утеху.
Как сгинула холопка-утешительница, так и не выдержал Ефим, сломался в конец мужик. Приполз к жене на коленях, ноги ей целовал, каялся, винился во всех провинностях, умолял простить его. Растоптала Любава мужнину гордость, посмеялась над ним, потешила свое черное сердце и пустила опять в опочивальню.
Только где вы бабу такую видели, что согласится делить постель с таким мужиком, которого сама в грош не ставит? Ни разу более не почуял бедный Ефим в жене ответной страсти, оставалась она холодной, точно и впрямь была из мрамора. Поначалу он все ласкал ее, старался разжечь в ней пламень любовный, все надеялся на что-то. Да только пустое это было занятие: легче было настоящий мрамор согреть, чем воспламенить страстью Любаву.
Она и сына Ефимова умудрилась подчинить себе полностью. Стал мальчонка тихим и пугливым, не бегал более по дому, не играл и почти перестал смеяться. Девки смазливые стали платочки пониже повязывать, боялись хозяйке поперек слово молвить, многие шептались, что не своей смертью померла несчастная Палашка.
Сама же Любава только богатству и радовалась, загорались ее глаза, когда пополняла она свою шкатулку с драгоценностями или ссыпала золото в сундук, подсчитывая новые прибыли. Вечно домогающийся плотских утех Ефим безмерно раздражал Любаву. Сколь могла, терпела она его опостылевшие объятья и жалостливые уверения в любви, а потом начала вновь мужу отказывать.
Ну зачем, скажите на милость, было ей терпеть, когда дело купецкое у нее в руках полностью было, работники и холопы перед хозяйкой трепетали, наследник Ефимов, Прошенька, и тот мачехе прекословить боялся. Ничего более у мужа не осталось, что потребно быть могло Любаве. Вот разве что колечко невзрачное, с коим никогда супруг не расставался.
Так что завела как-то жена разговор с Ефимом об этом кольце, памятуя, какие чудеса творились с казаком в ночь смерти Степаниды Яковлевны. Обрадованный жениным интересом Ефим тут же выложил Любаве всю историю про талисман свой фамильный и про то, чем помогает перстенек владельцу. А в конце добавил, что передаст кольцо сыну своему по наследству.
Крепко задумалась женщина над рассказом супруга, а потом попросила у него колечко на погляд. С трудом снявши перстень, Ефим протянул его Любаве на раскрытой ладони. Когда попыталась она взять кольцо, то вновь, как и в прошлый раз, руку отдернула, почуяв что-то недоброе.
Пришлось ей так кольцо разглядывать, руками не трогая. А вот вошедший Прошенька улыбнулся отцу, попросил посмотреть забавную цацку и взялся играться колечком запросто. Поняла тут Любава, что и впрямь непростое это кольцо, не каждому оно в руки дается, а лишь тем, в ком есть кровь особенная. Видать, оттого и не поднималась у нее рука сгубить Прокла, заранее защищал мальца родовой талисман.
Был теперь у Любавы свой интерес мальца растить в подчинении да привязать к себе покрепче. Чуяла женщина, что содеял что-то ее муж противу кольца, раз приключилось с ним такое, а когда Прошенька будет владеть кольцом, уж она-то позаботится, чтоб все как надо было.
Узнав для себя все, что хотелось, прекратила Любава расспросы, вовсе интерес к мужу утратив. Несказанно мучился этим Ефим, терзался бессмысленной надеждой вернуть любовь супруги. До конца лета еще удавалось ему заслужить благосклонность Любавы, а с осени изгнала она мужа из опочивальни безвозвратно. Ни уговоры, ни подарки, ни мольбы слезные, ни угрозы пустые не действовали более на непреклонную женщину. Лишь смеялась она над Ефимом, называла обидными словами.
Начал несчастный казак пить горькую, целыми днями просиживал в кабаках с голытьбой, опустился вконец так, что и сынок родной чурался вечно пьяного расхристанного отца. Приходил домой Ефим, едва на ногах держась, валился спать, где придется, погружаясь в пучину кошмарных снов, где клубились искаженные образы былых преступлений и царил страшный смех желанной и недоступной более красавицы-жены.
Новый же день не приносил казаку облегчения, не получалось у него утопить в вине свою боль, свою жестокую тоску. Даже с гулящей девкой боялся спознаться теперь несчастный Ефим, памятуя о том, что случилось с бедной жалостливой Палашкой.
Вот и сидел он в кабаке, мрачно уставившись в чарку, вспоминал прошлую свою жизнь. Батьку любимого, юную сестру Дашеньку, друга сердечного Григория, красавицу-персиянку, первую свою любовь, повешенного сотника Никифора, походы с Разиным, девку-едисанку, которую отдал своим казачкам на поругание, жену свою Степаниду. Брели перед ним воспоминания, точно колодники на каторгу, множили печальные думы, бередили душу измученную. Оглядывался Ефим на прожитые годы, думал, гадал, где свернул он на страшную дорожку, что изломала его жизнь напрочь, сделала отравителем и горьким пьяницей.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
