– Все понятно! Знаю я эти штучки, – вмешался старик. Он только что подошел и никак не мог видеть, что на самом деле произошло. – Он просто хочет нас обдурить. Похоже, этот проходимец остался без уха давным-давно, а теперь шляется то тут, то там и изображает, что ему, видите ли, только что оторвало ухо. Так и ходит по всему Лондону – выпивку выклянчивает у доверчивых людей. Знаем мы таких! Нас так просто не обманешь.
– Нет, ему оторвало ухо только что, – возразил кто-то. – Смотри, у него кусок уха болтается. Ой! Что это с ним? Похоже, его тошнит.
К сожалению, это было действительно так. Сочувствующее беспокойство толпы явно пошло на убыль, и чуть позднее Дойль смог, собрав все силы, попытаться выбраться из толпы, не обращая внимания на удивленные взгляды. Он сбросил пальто, содрал остатки рубашки и туго обвязал голову, чтобы остановить кровь, которая капала на тротуар и покрывала липким слоем руки. Он опять натянул пальто и, чувствуя головокружение от потрясения и потери крови, шатаясь, побрел прочь в поисках винной лавки. Конечно, он еще плохо соображал, но испытывал явное удовольствие от осознания того, что после покупки пистолета, останки которого все еще болтались у него на шее, у него все-таки осталось некоторое количество денег, вполне достаточное для приобретения двух порций бренди. Одной – смочить повязку на голове и другой – для приема внутрь.
* * *
Через два дня он опять услышал мотив песенки «Битлз».
К Казиаку Дойль пришел в воскресенье днем. Он пинком распахнул парадную дверь почтенного заведения и, шатаясь, ввалился в зал. Услышав шум, старый хозяин гостиницы с тревогой оторвал взгляд от конторских книг. Он увидел Дойля, и тревога мгновенно сменилась еле сдерживаемой яростью. Старик оборвал бессвязные объяснения Дойля коротким приказом отправить его в постель в запасной комнате и присматривать за ним, «пока его душа не расстанется с телом или пока его проклятые ноги не смогут его донести до задней двери». Согнутым пальцем он поддел Дойля за подбородок и приподнял его бледное лицо.
– Меня не интересует, каким образом, Дойль, но ты покинешь это место так быстро, как это только возможно. Ты понял меня?
Дойль гордо выпрямился и с чувством собственного достоинства произнес ответную речь, из которой он, впрочем, не мог впоследствии припомнить ни единого слова. После чего глаза его внезапно закатились, он стал падать назад и с грохотом рухнул, как срубленный дуб. Пол загудел, как барабан, когда он потряс его всей длиной своего тела, и ногти стукнули, как кастаньеты, царапнув по полированным доскам.
С видимым облегчением Казиак объявил Дойля мертвым и приказал вынести его за порог и там подождать вызванного констебля. Но когда двое мальчиков с кухни потащили его к двери черного хода, он сел, огляделся по сторонам и настойчиво сказал: «Рейс 801 на Лондон – у вас должен быть для меня билет. Он оплачен Дерроу из ДИРЕ. В чем дело?» Произнеся столь внушительную тираду, он с чувством исполненного долга соскользнул на пол и затих.
Казиак устало и безнадежно проклял Дойля и отсутствующего Джеки. Затем велел мальчикам взять бредящего незваного гостя и поместить в самую маленькую, какая только найдется, свободную комнату и время от времени за ним приглядывать, в ожидании того часа, когда он соблаговолит наконец переселиться в лучший мир.
И два дня томился Дойль на узкой кровати в каморке без окна под главной лестницей, питаемый рыбной похлебкой Казиака, славившейся отменным качеством, а также темным пивом. Большую часть времени Дойль спал. И вот во вторник он восстал с одра болезни и вышел в зал. Казиак, повязанный фартуком, как только увидел Дойля, так сразу и сообщил, что если он достаточно здоров, чтобы покинуть комнату, то он достаточно здоров и для того, чтобы совсем покинуть его гостиницу.
Дойль надел пальто и преодолел несколько шатких ступеней от дверей гостиницы до тротуара. И уже оказавшись на улице, он услышал позади себя грохот. Дойль обернулся и увидел сломанный пистолет, который Казиак швырнул ему вслед. Дойль наклонился, поднял с земли искореженные обломки и критически осмотрел – может, удастся получить несколько пенни в лавке старьевщика? Пожалуй, стоит попробовать, выкинуть пистолет он всегда успеет – при его нынешнем бедственном финансовом положении даже три пенса увеличивали его состояние вдвое.
Да, конечно, пистолет сломан, размышлял Дойль, продолжая вертеть его в руках, – курок отсутствует, ружейная ложа раскололась. Он увидел пулю, глубоко засевшую в дереве, и невольно содрогнулся – ведь эта пуля предназначалась ему и наверняка продырявила бы насквозь, не окажись на ее пути пистолет.
Что-то его насторожило, и он более внимательно рассмотрел засевшую пулю. Странно – гильза с плоским основанием. Да, но оно же должно быть круглым. Даже его скудных познаний в этой области хватило, чтобы понять, что пули такой формы, как эта, не применялись до 1850-х.
Итак, теперь он видел вещественное подтверждение своих догадок. Значит, это правда. Другие люди из двадцатого века – здесь и сейчас. И они мои враги. Прекрасно, все становится на свои места. Одно непонятно – что я им такого сделал? Какого черта они хотят меня прикончить?
Нет, а интересно все-таки – кто они такие?
Дойль погрузился в тревожные размышления и шел, куда ноги приведут. Немного времени спустя ноги привели его на Боро-Хай-стрит. Дойль остановился и недоуменно огляделся по сторонам, не вполне еще выйдя из глубокой задумчивости. Место вроде знакомое – мрачное здание больницы святого Фомы справа. Слева в сумеречном свете прорисовывался силуэт Лондонского моста. Величественные громады арок вздымались над темной гладью Темзы, мерцающей отсветами первых вечерних огней.
Пожалуй, лучше будет переправиться на ту сторону, подумал Дойль и повернул налево.
Но зачем они, в который раз Дойль задавал себе один и тот же вопрос, шатаются по Лондону в этом проклятом 1810 году? «Бог мой, ну почему, почему они хотят меня убить? Я ничего не понимаю – почему бы им просто не взять меня обратно, в наше время? Они что, и впрямь решили, что я хочу здесь... и сейчас?! Ну, знаете ли, это полная чушь... Хотя...»
Эта мысль потрясла его. Но, может быть, дело не только в этом? Может быть, они охотятся за мной, говорил он себе, потому что я ищу Эшблеса? Вполне правдоподобно, что он должен был появиться в «Джамайке», но они похитили его. Ну а поскольку я сам из будущего, то, естественно, заметил его отсутствие. Не исключено, что они просто хотят помешать мне проболтаться и решили для надежности убрать неудобного свидетеля.
Дойль остановился в самой высокой точке плавно изгибающейся дуги моста и прислонился к каменным перилам, все еще хранящим дневное тепло. Он стоял и смотрел на реку, повернувшись лицом к заходящему солнцу. На фоне предзакатного неба отчетливо рисовались силуэты пяти арок Блэкфрайерского моста в полумиле вверх по течению.
Думаю, мне стоит сделать еще одну попытку потолковать с Ромени. Возможно, это и пропащее дело, но я должен, должен попытаться сделать все, от меня зависящее, чтобы вернуться в 1983-й. Дойль вздохнул и позволил на минутку поддаться приступу жалости к себе. Если бы только дело было в бронхите или пневмонии, или как оно там называется! Возможно, я и мог бы остаться и попытаться справиться с болезнью, и начать строить свою жизнь здесь и сейчас. Но совершенно очевидно, что если против тебя сражаются две могущественные группировки, причем одна намерена убить тебя, в то время как другая всего лишь хочет подвергнуть пыткам, – согласитесь, что крайне затруднительно при такой ситуации удержаться на работе.
