— Отлично, — похвалил меня блондин, — теперь нам стало все понятно. Осталось уточнить несколько деталей. Вы говорите, что увидели подозрительного человека…
Я кивнул.
— Тогда возникает вопрос, почему вы оставались в салоне машины, пока он не прошел мимо вас? Логичнее было бы выйти и его задержать!
— За что мне нужно было его задерживать? За то, он что странно себя вел на дороге или потому, что маленького роста? — уточнил я.
— Не нужно ёрничать, — одернул меня блондин. — Вы сами только что говорили, что услышали, как подозрительный человек прикрепил к вашей машине мину.
— Откуда я мог знать, что он прикрепляет мину? — спросил я.
— Вопросы тут задаем мы. Вот и меня интересует то же самое. Как вы узнали, что он прикрепил к вашему автомобилю мину, а не нечто иное? — с легкой иронией поинтересовался блондин, очередной раз, многозначительно, переглянувшись с товарищами.
— Я вышел посмотреть, чем прохожий задел нашу машину, — стараясь сдерживаться, ответил я.
— Значит, вы заранее знали, что вашу машину собираются взорвать? — вмешался в разговор второй участник опроса, молодой человек приятной внешности с красивыми карими глазами, обрамленными длинными, густыми ресницами.
— Нет, не знал, — кратко ответил я.
— Но все-таки вышли из машины и почему-то опознали бомбу, — включился в перекрестный допрос третий, мужчина лет тридцати пяти, без особых и всяких других примет.
— Бомбу увидел не я, а водитель машины, которая стояла за нами. Он и закричал: «Бомба!».
— Очень интересно, — обрадовался блондин. — Значит, с вами было ещё третье лицо?! И кто этот человек?
— Водитель машины, которая стояла следом за нашей. Я об этом вам уже говорил.
— Очень интересный факт. Тогда назовите его имя, фамилию и регистрационный номер его автомобиля, — поймал меня на слове второй, тот, что с длинными ресницами.
— Я понятия не имею, как его фамилия. Вы что, знаете, как зовут водителей, которые рядом с вами едут по дороге?
Смехотворность такого вопроса заставила следователей иронично улыбнуться. Потом, тот, который, был без примет, пронзительно на меня посмотрел, и спросил:
— Надеюсь, номер-то машины вы запомнили?
— Нет, не запомнил! Марку машины я тоже не знаю. Я могу вам эту машину показать, как и самого террориста. Если, конечно, тот еще не убежал!
— Кто убежал, водитель, на которого вы ссылаетесь, или террорист? — быстро спросил блондин.
Я понял, что попался и не ответил. Тем более, что в такой манере разговаривать можно было сколько угодно. Даже возникло странное для русского человека желание послать господ сыщиков туда, куда они заведомо не смогут попасть. Однако, чтобы не нарываться на лишние неприятности, сумел взять себя в руки и смолчал. Однако блондин не унялся, задал новый вопрос:
— Значит, своего сообщника вы выдавать отказываетесь?
Пришлось-таки вернуться в разговор.
— Вы, кажется, подозреваете, что я сам взорвал свою машину? — прямо спросил я.
Члены следственной группы понимающе переглянулись.
— Об этом речь пока не идет, но если вы не будете добросовестно сотрудничать со следствием, то у нас могут возникнуть сомнения в вашей непричастности к преступлению, — строго сказал все тот же блондин. — Сокрытие от следствия фактов преступления и лжесвидетельство ведут к уголовной ответственности.
— А если вы будете доставать меня глупыми вопросами, вместо того, чтобы ловить террориста, то у меня не останется сомнений, что вы намерено покрываете преступника! — не выдержал я.
— А он, похоже, напрашивается на неприятности, — грустно сказал третий участник «опроса», тот, который был без особых примет, второму, парню с красивыми глазами. — Лейтенант, пробей-ка его личность, мне кажется, этот тип находится в федеральном розыске.
Наверное, я был неправ, у нас в стране единственно правильной формой общения с властью может быть только коленопреклонение. Во всяком случае, результатом такого хамского поведения стало то, что четверо здоровых парней с автоматами, заломили мне руки за спину, надели наручники, волоком оттащил в сторону и впихнули в один из вертолетов. Теперь, когда в результате следственных мероприятий, подозреваемый определился, лица следователей сразу прояснились.
В тех случаях, когда судьба или, как раньше говорили «планида», оказывается сурова, лучше всего расслабиться, зря не сопротивляться и, тем более, не роптать. Помнить, что все, что не делается, делается к лучшему. Оставшись без машины, мы с Дашей попадали в щекотливое положение, теперь же нас, минуя все пробки, доставили в центр города на вертолете. Да и придти в себя после недавнего стресса нам было только на пользу.
Пока мы тряслись на «вертушке», я старался успокоить спутницу. В ежовых рукавицах законников Даша оказалась впервые, конечно, если не считать давешнего незначительного инцидента с районной милицией, нервничала и чувствовала себя не в своей тарелке. Особенно ей почему-то не понравились наручники, хотя в отличие от меня, руки ей сковали впереди, а не сзади.
— Как ты думаешь, что с нами будет? — тихо спросила она, как только выдалась возможность перекинуться словом. — Ведь они во всем разберутся?
— Надейся на лучшее, — посоветовал я, — и запомни, мы с тобой не знакомы, впервые встретились на дороге. Я помог тебе встать и добраться до обочины.
— А если свидетели скажут?.. — начала она.
— Боюсь, что свидетелей у нас не будет, — разочаровал ее я. — Не похоже, что они кого-то интересуют.
Наши следователи остались на месте преступления, видимо, собирать против меня улики, а в управлении, куда мы попали, с нами не знали что делать. Сначала держали в какой-то комнате, потом перевели в камеру. По сравнению с бастионом Петропавловской крепости и прочими старыми тюрьмами, в которых мне доводилось побывать, современный застенок показался венцом цивилизованности. Яркий свет, широкая «полумягкая» кушетка, унитаз, умывальник, сиди здесь хоть сто лет и радуйся жизни. Тут не было даже самых примитивных средств выяснения истины, таких как дыба или плаха.
Впрочем, Даше все равно в камере не понравилось, и она даже немного расстроилась. Особенно ее смутило то, что унитаз стоял, как говорится, на семи ветрах, безо всякого ограждения и просматривался не только сокамерником, но и в волчок охраной. Я не был столь привередлив и сразу, как только меня расковали, им воспользовался и прилег отдохнуть. Однако сразу уснуть Даша мне не дала.
— Леша, ну придумай же что-нибудь! — взмолилась скромница. — Я больше не могу терпеть!
Пришлось встать и сделать из простреленного плаща ее отца что-то вроде занавески, а самому превратиться в ширму. Зато когда все благополучно разрешилось, девушка тоже оценила комфорт и удобство современного узилища.
