Дело предстояло архиважное: намечено было квасить капусту.
Собственно, до самого процесса засолки Светлову допускать никто не собирался. Как и многие другие кухонные действия — это было особое фирменное монастырское таинство. И непременно — с молитвой. В общем, особый ритуал. Так что, в итоге получалась такая вкуснотища: когда сестры и паломницы за стол садились эту монастырскую капустку кушать, за ушами трещало.
Капусту в соответствии с новыми поварскими традициями на монастырской кухне солили порциями, по мере того, как заканчивалась. А не так как в прежние времена: как урожай — так уж на всю зиму. Благо продавались теперь свежие, импортные кочаны в магазинах круглый год.
Но Светловой предстояло капусту не солить — Светловой лишь предстояло капусту резать.
Холодные упругие кочаны были навалены горой возле длинного кухонного стола.
Светлова посмотрела на эту гору и ахнула…
— Глаза страшатся, а руки делают, — успокоила ее сестра Евпраксия, с которой в паре назначили послушание Светловой. И Анина напарница — высокая сухопарая и довольно мрачная женщина, достав из кухонного ящика нож, принялась за работу.
Нельзя было не отметить, что нож, которым сестра Евпраксия, Анина напарница, резала капусту, был совершенно невероятных размеров — с огромным, широким, как у тесака, лезвием. Однако управлялась сестра с ним на редкость ловко, как повар в рекламном ролике, с фантастической скоростью кроша очередной упругий прохладный кочан.
Стук стоял на кухне, как будто из пулемета строчили… И капуста вылетала из-под ее ножа, как из электрического кухонного комбайна — идеальной ровной стружечкой.
На этом фоне работа самой Светловой, надо было это признать, выглядела на редкость жалко.
Преимущество в этом соцсоревновании было настолько явным, что Анина напарница, столь ее опередившая в своих результатах, вероятно, решила, в конце концов, что вполне может и передохнуть.
— Пойду компоту попью! — предупредила Аню Евпраксия и отложила свой тесак в сторону.
Аня кивнула, продолжая мучиться со своим кочаном. Минут через пять, когда Евпраксия ушла" она снова подняла голову, чтобы перевести дыхание. И замерла. Светловой вдруг показалось, будто что-то изменилось.
Картинка стала иной…
Это было что-то вроде теста «на внимательность», которые часто печатают в журналах: сравните две одинаковые картинки и найдите несколько отличий.
Собственно, отличие было всего одно.
Еще пять минут назад краем глаза Анна видела, что тесак, которым Евпраксия кромсала капусту, лежит на другом краю длинного стола. А теперь…
Теперь ножа там не было.
«Куда же он делся? — недоуменно раздумывала Светлова. — Евпраксия пьет компот… Кто же его мог взять?»
Продолжать эти рассуждения Светлова не стала… Что-то, что было посильней логики и что, наверное, вполне можно назвать инстинктом самосохранения, вдруг заставило ее пригнуться и как нельзя более шустро шмыгнуть за гору приготовленных к резке кочанов.
И вовремя. Исчезнувший из поля зрения нож объявился снова… Тесак просвистел мимо и воткнулся в дощатую перегородку над Аниной головой.
Через минуту Светлова услышала, как хлопнула, закрываясь, дверь.
Анна поторопилась выглянуть из-за своего капустного укрытия, но в кухне никого уже не было: дверь закрыта, только из щели торчал черный лоскут. Видно, дверью прихлопнуло край чьей-то длинной черной юбки.
На одно лишь мгновение дверь приоткрылась снова — кто-то, столь поспешно убегавший, освободил край своей юбки, и дверь захлопнулась снова.
Светлова попробовала выбраться из-за своего укрытия с очень решительным намерением догнать неизвестную метательницу дротиков. Но от резкого движения гора кочанов, за которой она укрывалась, вдруг покачнулась и неумолимой лавиной поползла вниз, заваливая Светлову с головой.
Со смачным шмяканьем — недаром в кино оплеухи озвучивают, бросая на пол кочаны капусты, — бледные упругие шары падали на пол, раскатываясь по кухне…
Дверь снова распахнулась. На пороге стояла обеспокоенная необычным шумом Ефимия:
— Анна Владимировна! — обеспокоенно позвала она Светлову, озирая пустую кухню. — Где вы, голубушка?
— В капусте… — пытаясь выбраться из груды обвалившихся кочанов, несколько смущенно пояснила Светлова.
Анна ясно видела, как Ефимия подошла к дощатой перегородке и потрогала пронзивший податливое дерево тесак.
— Ах, ах! Нашу Аню в капусте нашли, посмеивались сбежавшиеся на шум послушницы, заглядывая в дверь кухни.
Однако самой ей было не до смеха. Выбравшись наконец из груды кочанов, Светлова выглянула в окно и успела увидеть, как из дверей флигеля, где размещалась кухня, выскользнула женская фигура. Бросаться вдогонку было бессмысленно: пока Анна будет спускаться по крутым ступенькам со второго этажа, пройдет время…
Светловой оставалось лишь бессильно наблюдать, как торопливым шагом, низко опустив голову, эта женщина пересекла монастырский двор и скрылась из вида за дальними хозяйственными постройками. Темный платок, длинная черная юбка…
Ищи-свищи…
Все кошки ночью серы, а все послушницы и паломницы в монастыре одеты одинаково.
И Светлова вдруг вспомнила сказку про лихо, которую они все вместе, с маленьким Китом и Петей, читали дома, когда позвонил Андрей Кронрод. Вот с того самого момента и у Светловой на горизонте появилось лихо…
Анна, как тот кузнец, которому не сиделось в его спокойной деревне.
Шило в одном месте — вот и пошел он искать приключений…
А лихо… Лихо это… Правильно сказал тогда маленький Кит: лихо — это большие неприятности.
И все теперь у Ани, как в той сказочке — избы темные, дорожки кривые и… пусто, нехорошо, зло.
Вот и женщина идет… высокая женщина, худощавая. Именно так лихо в той сказке и описывалось.
Может, тоже кривая и одноокая? Да лица, жаль, не разглядишь…
Когда Анна оглянулась, жизнь на кухне уже снова вошла в прежнее русло.
Ефимия и сбежавшиеся было на шум падающих кочанов послушницы уже ушли.
А напившаяся компоту напарница Евпраксия как ни в чем не бывало со скоростью пулемета снова рубила злополучным тесаком капусту у дальнего края стола.
— Это вы его вытащили? — спросила у нее Светлова.
— Чой-то это я вытащила? — довольно искренне не поняла ее вопроса послушница.
— Ну, нож из стены вы вытащили? Евпраксия смотрела на нее с недоумением.
— Ничего я не вытаскивала ниоткуда! — ошарашенно произнесла она наконец. — Нож на краю стола лежал, когда я вернулась. Попила я компоту и вернулась… Только и всего!
