Мелани спрашивает, хочу ли я заехать, чтобы попрощаться с Бланш. Я отвечаю, что подумаю об этом. Я чувствую, что между мной и сестрой возникла определенная дистанция, и это для меня ново. Мы всегда были очень близки, и подобного холодка я никогда не чувствовал. Я знаю, что она не одобряет того, как я повел себя с Бланш в субботу. Мелани хочет знать, позвоню ли я отцу. Я обещаю ей сделать это. И снова в ее голосе звучит упрек. Она уже едет к отцу, на авеню Клебер. Я прекрасно понимаю, к чему она ведет – в моих же интересах последовать ее примеру. И быстро.
Когда я подъезжаю к отцовскому дому, на улице уже темно. Марго за все время пути не проронила ни слова – у нее в ушах наушники, она не сводит глаз с экрана мобильного, на котором непрерывно строчит SMS-ки. Люка сидит на заднем сиденье, увлеченный своим «Nintendo». У меня такое чувство, будто в машине я один. Вряд ли хотя бы у одного из предшествующих нашему поколений были такие вот безмолвные дети…
Дверь нам открывает Мелани. Лицо у нее бледное и грустное. В глазах стоят слезы. Любила ли она Бланш? Жалеет ли о том, что та умерла? Мы очень редко виделись с ней, но это была наша единственная бабушка, потому что родители Кларисс умерли, когда та была еще маленькой. Наш дед скончался, когда мы были подростками. Бланш являлась последним связующим звеном между нами и нашим детством.
Мой отец уже в постели. И это меня удивляет. Я смотрю на часы – половина восьмого. Мелани говорит, что он очень устал. В ее голосе снова упрек или мне это только кажется? Я спрашиваю у нее, в чем дело, но тут входит Режин, и Мелани, воспользовавшись этим, не отвечает. Режин ведет себя странновато и выглядит просто ужасно. Она рассеянно нас целует, предлагает напитки и пирожные. Я объясняю, что Арно в пансионе, но на похороны приедет.
– Не говорите со мной о похоронах, – бормочет Режин, наливая себе дрожащей рукой порядочную порцию виски. – Я не хочу этим заниматься. Мы с Бланш не ладили, она никогда меня не любила, и я не понимаю, ради чего мне заниматься ее похоронами.
Входит Жозефин, одетая с большим изяществом, чем когда-либо. Она целует нас и тут же садится рядом с матерью.
– Я только что говорила с Соланж, – сообщает Мелани твердым голосом. – Она готова взять все хлопоты по погребению на себя. Не беспокойтесь ни о чем, Режин.
– Прекрасно. Если всем займется Соланж, нам не о чем больше говорить. Эта новость успокоит вашего отца. Он слишком устал, чтобы сражаться с сестрой. Бланш и Соланж недолюбливали меня. Они обе всегда смотрели на меня сверху вниз, как на существо низшего сорта. Наверняка потому, что мои родители были недостаточно богаты, – продолжает Режин, наливая себе еще виски и выпивая его залпом. – Бланш и Соланж всегда давали мне понять, что я недостаточно хороша для Франсуа, недостаточно знатного рода, чтобы войти в семью Реев. Добрейшей женщиной была эта Бланш, а ее дочь – и того хуже…
Люка и Марго обмениваются удивленными взглядами. Жозефин громко вздыхает. До меня вдруг доходит, что Режин порядком напилась. И только Мелани, не отрываясь, разглядывает свои туфли.
– Никто не хорош настолько, чтобы войти в семью Реев, – продолжает жаловаться Режин, у которой губная помада отпечаталась на зубах. – И они никогда не допустят, чтобы вы об этом забыли. Даже если вы из хорошей, состоятельной семьи. Даже если ваши родители – весьма уважаемые люди. Вы никогда не будете достаточно хороши, чтобы стать одной из этих растреклятых мадам Рей!
Она вдруг начинает опасно клониться в сторону, а ее стакан ударяется о стол. Жозефин опускает очи долу и нежно, но крепко обнимает мать. Этот жест доведен до автоматизма, и мне становится понятно, что подобное происходит не впервые. Жозефин уводит хнычущую Режин из комнаты.
Мы с Мелани смотрим друг на друга. Я думаю о том, что меня ждет. Освещенная свечами комната на авеню Жоржа Манделл. Тело Бланш. Но сегодня вечером меня пугает не перспектива увидеть труп бабки – все в ней уже было мертво два дня назад, не считая ее проницательных глаз. Меня путает необходимость снова туда вернуться. Вернуться туда, где встретила смерть моя мать.
Глава 42
Мелани отвозит моих детей домой. Она уже провела немало времени у смертного одра Бланш вместе с Соланж и нашим отцом. И вот я остаюсь в квартире бабки один. Уже поздно, почти одиннадцать вечера. Я чувствую смертельную усталость. Но я знаю, что Соланж ждет меня. Меня, единственного в семье сына. И быть здесь – мой долг. Я с удивлением нахожу в большой гостиной толпу незнакомых людей, которые пьют шампанское. Думается, это друзья Соланж. Гаспар одет в строгий серый костюм.
– Эти люди – друзья вашей тети и пришли, чтобы поддержать ее в горе, – сообщает он мне. И шепотом добавляет, что ему нужно сказать мне нечто важное. Не могу ли я поговорить с ним перед отъездом? Разумеется, я так и сделаю.
Я привык думать, что моя тетя – человек одинокий и замкнутый, но при виде такого количества народа готов поверить, что ошибался. В конце концов, что я о ней знаю? Ничего. Со старшим братом они не ладят. Она никогда не была замужем. У нее не было личной жизни, и мы редко видели ее после смерти нашей матери, когда перестали ездить летом в Нуармутье. Соланж всегда много времени проводила с Бланш, особенно после смерти Робера, своего отца и нашего деда.
Соланж направляется ко мне. На ней украшенное вышивкой платье, на мой взгляд, слишком роскошное для такого случая, и жемчужное ожерелье. Она берет меня за руку. Лицо у нее опухло, в глазах усталость. Что будет теперь с ее жизнью? Ни матери, о которой нужно заботиться, ни медсестер, которых нужно нанимать… И огромная квартира, которую нужно содержать. Соланж подводит меня к комнате Бланш, я послушно следую за ней. Здесь я снова вижу людей, которых не знаю. Они молятся. Горит свеча. В полутьме я различаю очертания тела, но мне кажется, что пронзительные ужасные глаза все еще смотрят на меня. Я отворачиваюсь.
Оказывается, Соланж направляется в маленькую гостиную. Комната пуста. Сюда едва доносятся разговоры гостей. Она закрывает дверь. Ее лицо, как мне кажется, очень похожее на лицо моего отца, если не считать ее более массивного подбородка, внезапно каменеет, приобретая жесткое выражение. Я понимаю, что мне предстоит пережить трудные минуты. Находиться в этой комнате мучительно само по себе. Я то и дело опускаю глаза, рассматривая ковер. Здесь когда-то лежало тело моей матери. Именно здесь, где стоят сейчас мои ноги.
– Как себя сегодня чувствует Франсуа? – спрашивает Соланж, поигрывая жемчужным ожерельем.
– Я не виделся с ним, он уже спал.
– Похоже, он держится молодцом.
– Ты о смерти Бланш?
Ее тело напрягается. Щелкают в пальцах жемчужины.
– Нет. Я о его раке.
Я выпадаю в осадок. Рак… Ну конечно! Рак! Отец болен раком. Но как долго? И какой орган затронут? Какая стадия? Черт, в этой семье люди никогда не разговаривают друг с другом. Играют в молчанку. Разговору предпочитают оцепенение и хлороформ молчания. Свинцовую тишину, которая накрывает вас, словно удушающая фатальная лавина.
