— Вы надеялись выйти за него?
— Нет, меня и так все устраивало.
— «Так» — это как?
— Мы виделись раз в несколько недель.
— И чем занимались?
Она сердито взглянула на него:
— И снова я не поняла вопроса!
— Чем вы занимались, когда виделись?
— Dottore Брунетти, а сами вы как полагаете, чем занимаются любовники, когда встречаются?
— Сексом.
— Совершенно верно, Dottore. Занимаются сексом. Вот и мы занимались тем же самым. — Брунетти видел, что она злится, но, казалось, не из-за вопроса.
— Где? — коротко спросил он.
— Простите, не поняла?
— Где вы занимались с ним сексом?
— В кровати, — процедила она сквозь плотно сжатые губы.
— Где?
Молчание.
— Где находилась эта самая кровать? В Венеции или в Падуе?
— И там и там.
— В квартире или гостиничном номере?
Не успела она ответить, как раздался тихий звонок телефона. Она сняла трубку, молча выслушала звонившего, сказала, что перезвонит попозже, и повесила трубку. Этой пары минут, прервавшей ритм их беседы, было достаточно, чтобы к синьоре Черони вернулось самообладание и хладнокровие.
— Простите, комиссар. Вы не могли бы повторить свой последний вопрос?
Он повторил, хотя прекрасно понимал, что небольшой передышки, которую обеспечил ей этот звонок, хватило, чтобы придумать оптимальный ответ. Но ему все равно интересно было узнать, не изменит ли она первоначальный вариант ответа.
— Я спросил, где вы занимались любовью.
— Здесь, у меня на квартире.
— А в Падуе?
Она изобразила легкое замешательство.
— Что?
— Где вы встречались, когда бывали в Падуе.
Она скромно улыбнулась:
— Простите, я просто неправильно вас поняла. Обычно мы встречались здесь, у меня.
По тому, как неожиданно потеплела ее интонация, Брунетти понял, что сейчас она начнет врать.
— Роман-то, как таковой, уже практически сошел на нет, но мы по-прежнему были друг другу симпатичны и оставались хорошими друзьями. Так что время от времени мы просто вместе ужинали, иногда здесь, иногда в Падуе.
— Не припомните, когда вы в последний раз виделись с ним в Венеции?
Она отвернулась, решая, как ответить на этот вопрос.
— Нет, что-то не помню. Думаю, летом.
— Синьора, вы замужем?
— Я разведена.
— Живете одна?
Она кивнула.
— Как вы узнали о смерти синьора Фаверо?
— Прочла в газетах наутро после того, как это случилось.
— И нам звонить не стали?
— Нет.
— Несмотря на то, что видели его накануне?
— Именно потому, что видела. Как я уже объясняла вам минуту назад, я не слишком доверяю властям.
В минуты отчаяния Брунетти казалось, что им уже никто не доверяет, но делиться этим наблюдением с синьорой Черони, пожалуй, не стоит.
— Скажите, синьора, откуда вы родом?
— Из Югославии. Из города Мостар.
— Как давно вы переехали в Италию?
— Девять лет назад.
— Почему вы решили здесь остаться?
— Сначала я приезжала сюда как туристка. Потом нашла работу и решила остаться.
— В Венеции?
— Да.
— Какую же работу вы нашли? — спросил он, хотя знал, что эту информацию можно при желании получить в иностранном отделе.
— Сначала в баре. Потом получила место в турагентстве. Знание нескольких языков помогло.
— А теперь вот это, да? — спросил Брунетти, широким жестом показывая на кабинет. — Вы ведь здесь хозяйка?
— Да.
— Давно?
— Три года. Пришлось больше четырех лет копить деньги, чтобы внести задаток. Но теперь-то это агентство мое. И это еще одна причина, по которой я стараюсь избегать любых неприятностей.
— Какие же у вас могут быть неприятности, если вам нечего скрывать?
— Сказать по правде, комиссар, я что-то не замечала, чтобы правоохранительные органы когда-нибудь обращали внимание, есть тебе что скрывать или нет. Скорее наоборот. А поскольку я ничего не знаю об обстоятельствах смерти синьора Фаверо и, соответственно, не могу предоставить полиции никакой полезной информации, я решила никуда не звонить.
— О чем вы беседовали за ужином в тот вечер?
— Да я и не помню толком. Он говорил что-то о покупке новой машины, о том, что не знает, какую выбрать, но тут-то я точно не могла ему ничем помочь.
— Наверное, потому что сами вы не водите. Или я не прав?
— Не вожу. Да здесь это и не нужно, не так ли? К тому же, — проговорила она с улыбкой, — я ничего не понимаю в машинах, как, впрочем, и большинство женщин.
Любопытно, подумал Брунетти, зачем это она решила так явно потрафить его мужскому тщеславию, тем более что сама она как раз из тех, кто без труда вышел на равные позиции с мужчинами.
— Официант того ресторана, где вы ужинали, рассказал, что Фаверо показывал вам какие-то бумаги.
— Ах да! Вот значит, когда я достала очки. Они у меня для чтения.
— Что это были за бумаги?
Она замолчала, то ли вспоминая, то ли придумывая ответ.
— Это был проспект одной компании. Он предлагал мне вложить в нее свои деньги. Агентство же приносит прибыль, вот он и хотел «заставить деньги работать», как он это называл. Но меня это не заинтересовало.
— Не помните, что была за компания?
— Нет, к сожалению, нет. Я не слишком интересуюсь такими вещами. — Вот уж в это Гвидо верилось с трудом. — А это что, важно?
— Мы нашли в багажнике его машины кое-какие документы, — соврал Брунетти, — теперь пытаемся разобраться, какие из них важные, а какие не очень.
От него не укрылось, что она хотела было спросить о бумагах, но передумала.
— Скажите, а не было ли в его поведении в тот вечер чего-то необычного? Может быть, он был чем-то обеспокоен или расстроен?
Тут комиссару пришло в голову, что любой собеседник удивился бы, с чего это он так долго ходил вокруг да около, подбираясь к этому вопросу.
— Он был каким-то вялым. Но это вполне можно объяснить переутомлением. Он несколько раз упомянул в тот вечер, что много работает.
— Над чем именно, он не говорил?
