Лео не плакал. И все же он едва сдерживал слезы. Брайони потребовалось несколько мгновений, чтобы овладеть собой и снова присоединиться к разговору.
Но весь день после этого с ее лица не сходила улыбка.
Брайони сияла, светилась изнутри. Казалось, броня, которой она себя окружила, вдруг распалась, и сердце наполнилось светом, радостью жизни. Это было восхитительное, волнующее ощущение. Даже молчание ее излучало мягкий свет: на смену мрачному, гнетущему безмолвию, что так часто накрывало ее удушливой пеленой, пришла безмятежность.
Путешественников забросали вопросами о переезде в Чакдарру и об осаде крепости. Говорили о Чарли и его осиротевших детях. Каллиста беззастенчиво флиртовала с Мэтью. А Лео, опьяненный надеждой, не сводил глаз с Брайони.
Она улыбалась, и с каждым мгновением прошлое отступало, стушевывалось, а будущее рисовалось все ярче и отчетливее. Лео вдруг поймал себя на том, что думает о таких обыденных вещах, как размер письменных столов и вес столового фарфора, цвет обоев и штор — о милых, приятных мелочах их новой счастливой жизни вдвоем.
Брайони с сестрой пробыли в гостях чуть больше часа, потом Каллиста поднялась и сказала, что им пора возвращаться домой, к миссис Аскуит. Брайони встала медленно, словно ей хотелось бы задержаться подольше.
Мэтью толкнул Лео локтем в бок.
— Почему твоя жена уезжает вместе с сестрой?
— Потому что мы пока держим наш брак в секрете, — объяснил Лео и, повернувшись к Брайони, добавил: — Прежде чем вы покинете нас, можно мне сказать вам пару слов, миссис Марзден?
Он лишь хотел передать Брайони старое письмо Тодди, но стоило им выйти в холл, как она притянула его к себе за лацкан фрака и поцеловала. Лео порывисто сжал ее в объятиях.
— Когда ты снова вернешься к работе в больнице? — шепнул он ей на ухо. — Я соскучился по запаху химических растворителей.
Брайони тихонько рассмеялась:
— Скоро. А когда состоится твое следующее выступление перед математическим обществом? Мне не терпится услышать, как моего мужа называют гением, хоть я и не в силах понять за что.
«Моего мужа». Эти слова слетели с ее губ, оставив восхитительное чувство легкости. В ответ Лео с жаром поцеловал ее:
— Скоро. По дороге домой меня так и распирало от желания засесть за работу. Мысли бурлили в голове. Я исписал четыре тетради.
— Прекрасно. Мы же не хотим, чтобы люди думали, будто я полюбила тебя только за твою внешность.
— В таком случае тебе придется хотя бы время от времени надевать более откровенные и соблазнительные наряды, чтобы заткнуть рот тем, кто станет говорить, будто я женился на тебе только из-за твоих блистательных успехов.
Брайони не смогла удержаться от смеха — наверное, она и не подозревала, какой прелестной становится, когда смеется, словно первые лучи пробуждающегося утра касаются ее лица. Потом ее смех затих. Наступила долгая тишина. Брайони посмотрела в глаза Лео:
— Я знаю, почему ты называешь меня женой, Лео. Но я не беременна.
В действительности он и не надеялся, однако, услышав слова Брайони, испытал горькое чувство. Как было бы чудесно иметь ребенка, посвятить себя не только друг другу, но и крошечному существу, плоду их любви, продолжению их обоих.
— Это не обязательно, — сказал он. — Главное для меня не дети, а ты. Только ты одна. Так было всегда. Ничего не изменилось.
Ресницы Брайони затрепетали.
— Я сейчас заплачу, — беспомощно пролепетала она.
— Можешь поплакать, — шепнул в ответ Лео, — но только когда доберешься до дома. В родовом гнезде Уайденов плакать не разрешается. Это нерушимое правило Марзденов.
Уголки губ Брайони дрогнули. Когда она подняла голову, глаза ее блестели от непролитых слез.
— Вы, кажется, упомянули, что хотите сказать мне пару слов, сэр?
Лео совершенно забыл о письме. Достав из кармана конверт, он протянул его Брайони:
— Это тебе. То, что я обещал передать. А завтра утром я за тобой заеду: мы отправимся в Кембридж.
«Моя дорогая Лизбет!
Я прекрасно провожу время в Котсуолде. Каждый день мы с Брайони ходим на прогулки. Иногда к нам присоединяется и мистер Аскуит, если мне удается уговорить его ненадолго отвлечься от книг и рукописей, над которыми он корпит целыми днями. Вчера, без мистера Аскуита, разумеется, мы с его дочерью набрели на поле лютиков и, бросившись на этот цветочный ковер, с восторгом катались по нему.
В ближайшие две недели самым волнующим событием обещает стать пикник по случаю шестилетия нашей дорогой Брайони. Она увлеченно готовится к празднику и помогает мне: вместе мы составляем списки гостей и игр. Есть что-то необычайно трогательное в том, как эта прелестная малышка записывает своим аккуратным округлым почерком все, что мы планируем, в тетрадь, которую я ей подарила. Господи, как же мне повезло с этой очаровательной девочкой! Моя кузина Марианна тоже замужем за вдовцом, но она бесконечно стонет, жалуется на его отпрысков, обзывая их хулиганами, лгунишками и головорезами. А я настоящая счастливица, мне достался самый чудесный ребенок на свете.
Временами мистер Аскуит ворчит, что я провожу с Брайони слишком много времени. Бывало, что, выбравшись из библиотеки, он принимался меня искать, а мы с его дочкой в это время гуляли вдали от дома. Я поддразниваю его: «Это потому, что Брайони любит меня больше». В некотором смысле так оно и есть. Конечно, она острее нуждается во мне. Я не перестаю бранить мистера Аскуита, ему следовало уделять больше времени малышке после смерти ее матери. В ней до сих пор живет страх одиночества, иногда я это чувствую. Знаю, девочка все еще помнит долгие месяцы, проведенные в пустом доме, в окружении одной лишь прислуги.
Я твержу мистеру Аскуиту, что мы и оглянуться не успеем, как Брайони превратится в прекрасную восемнадцатилетнюю девушку, и какой-нибудь страстный поклонник похитит ее у нас, в то время как я останусь его женой до конца наших дней. Неужели он рассчитывает, что сможет и дальше спокойно писать свои книги, когда рядом со мной не будет детей и некого будет обожать и баловать? Ну нет, как бы не так, тогда я стану таскать с собой повсюду его самого для компании!
Прилагаю к письму рецепт имбирного глинтвейна, который ты просила, и еще тетрадь с гербарием — эти цветы мы с Брайони засушили для тебя. Пожалуйста, напиши поскорее, расскажи, как ты провела весну в Дербишире.
С любовью,
Тодди».
Брайони вытерла слезы. Печаль мешалась в ее сердце с острой радостью: Тодди была счастлива в любви.
Брайони всегда считала отца скверным мужем, замкнутым, отстраненным и невнимательным. Она воображала, что Тодди, живая, полная сил молодая женщина, страдала от одиночества рядом с человеком намного старше ее, которому лишь докучали ее живость и веселый нрав. Но в письме Тодди изображала мужа совсем другим, ласково и снисходительно подшучивая над ним. Безусловно, мистер Аскуит дорожил своей женой, и Тодди отвечала ему нежной привязанностью, у них был счастливый, благополучный брак.
