больно ранит. Слишком поздно… Да, пожалуй, можно начать с этого».
— Уже слишком поздно. Давайте я вас провожу, а завтра мы снова встретимся и договорим.
Ее глаза сверкнули ледяным сапфировым цветом. Или показалось? Вокруг было совсем темно.
— Простите, утомила вас. Потерпите, осталось совсем немного. Я должна объясниться, а признание… признание закончилось.
— Тогда присядем.
Они выбрали скамейку у входа в какой-то сквер. Расположились рядом. Как пережившее что-то очень важное близкие люди.
— Вы позволите? — Михей накинул на ее плечи свою ветровку.
— Благодарю… — она помолчала, прислушиваясь то ли к звукам засыпающего города, то ли к пульсирующим в глубине мыслям и чувствам.
Он не торопил. И тоже прислушивался. Совпадения продолжались. И не требовали осмысления.
— Помогите. Попробуйте остановить. Я не хочу жертв. Больше не хочу. Что-то сломалось. Перегорело. Перевернулось с ног на голову. У меня семья. Я люблю своих девочек больше жизни. Примерно так, как любила своих мальчиков. Хочу посвятить себя только им. Лечить, учить, воспитывать. Одаривать нежностью и лаской. Баловать.
А остальные… Во мне нет ненависти. Она умерла, захлебнулась в потоках переживаний, страхов и терзаний совести. Теперь всю жизнь буду жалеть, что не остановилась вовремя.
Да, я их презираю. И только. Великие грешники. Несчастные люди! Жизнь их наказывает без моего участия. А я, если бы могла, повернула все вспять. С того самого момента, когда ушла из аппаратной фуникулера. Вот только не в моей это власти. Теперь я боюсь, что случится непоправимое. С вашим Матвеем. Или кем-то другим… Никогда не прощу себе смерти Гулькина, честно, я не хотела этого. Даже представить не могла, что так закончится! И еще… я очень боюсь за их родных и близких. Они-то ни в чем не виноваты!
Не виноваты… Мне понадобилось четыре года, чтобы это понять! Господи, что же я натворила…
Она закрыла лицо руками и замерла.
Михей поднял глаза к звездам. Каким же красивым показалось ему небо! Серебристая дорожка Млечного пути настраивала на романтический лад помимо воли и здравого смысла. «Какие могут быть страдания в такую ночь? Сейчас бы в любви признаваться, целоваться до одури, шептать даме на ушко несусветные глупости. Да уж…»
Он перевел взгляд на женское ушко. Вопреки доводам разума, мысли трансформировались в желания. Сумасшествие длилось доли секунды. Но ведь длилось! И Михею пришлось напрячься, чтобы взять себя в руки. «Хороша картина — несчастная женщина и влюбленный идиот! Влюбленный? Вот еще! А это тут при чем?»
Он снова поднял голову. «Ну, небо, звезды. И что с того? Сто пятьдесят ночей в году он может любоваться подобным явлением. Как минимум. Не терять же крышу каждый раз! Так на бедную голову крыш не напасешься.
Кажется, его снова понесло не туда… Придется вернуться.
Итак, небо, звезды. Значит, ночь на дворе. А порядочным дамам в это время полагается сидеть дома. А еще лучше — лежать. Очередная картина… нет, не будем вдаваться в подробности…»
— Лена, давайте я все-таки провожу вас.
Она молча поднялась.
— Завтра мы встретимся. И я познакомлю вас со своими предложениями. Сами пока не предпринимайте ничего. Договорились?
Она кивнула и нетвердой походкой направилась в сторону дороги. На слова и эмоции не осталось сил. Что ж, Михея такое положение вполне устраивало.
До своей гостиницы он добрался под утро. Шел пешком, надо было привести в порядок мысли. Он злился. На себя и на нее. Женщина на грани сильнейшего нервного срыва, а рыцарь — то о любви морочится, то с ней в кошки-мышки играет. А ведь промедление может быть чревато самыми печальными последствиями.
На нее он злился за слезы и запоздалое раскаяние (будто бы раньше не догадывалась, чем все должно завершиться), на слабость и силу, на сводящую с ума синеву глаз и сотни никому не нужных совпадений…
Уже рассвело, когда душ привел в норму гудящее от возбуждения тело. А Михей никак не мог определиться в дальнейших действиях. Наконец решился на конкретный шаг. Набрал знакомый номер.
— Кому это там не спится? — недовольно пробубнил в трубку сонный Борисик.
— Борь, я это. Проснись на минутку. Дело есть…
— Излагай уж свое дело… — простонал приятель и тут же оживился:
— Мих, ты откуда? Приехал что ли?
— Потише там, супругу разбудишь. Из Рима звоню. Когда вернусь, узнаешь первым.
— И чё, там у вас в Риме консультантов не хватает? Или стоят дорого?
— Борь, я б их всех на одного тебя променял.
— Понятное дело. Потому я и сплю в хрущевке. Лет так…
— Погоди… У меня по вендетте материал. Она меня нашла…
— Она? Не понял…
— Наша черная вдова.
Борисик присвистнул. И получил оплеуху. Михей улыбнулся — супруга опера имела крутой нрав и чуткий сон. В трубке слышалось какое-то шуршание, скрип, смех, постельная возня…
— Эй, вы там! Погодите малость. У меня роуминг! Обнаглели совсем…
— Ой, мамочки, смотрите — пуританин нарисовался! — хохотнул Борис. — А чего ты, мил друг, ожидал, звоня в семь утра в супружескую спальню? Что муж с женой псалмы тебе петь станут?
— Борь, я серьезно! Она передо мной практически исповедалась. И попросила помощи.
— Ну, так помогай, чего мозги другим компостировать! Сам же мечтал о такой, а встретил и сдулся?
— Борь, ты о чем?
— Да все о том же! Баба в ноги ему кидается, умоляет спасти. А он следаку за тридевять земель звонит, совета спрашивает! Чисто баран!
— Да причем тут… Ладно… Короче, она сообщила новые факты…
— И что? Дела нет, понимаешь? Нет и не было! Заявление отозвано, твой сородич на даче семечки лузгает. Забудь. Нравится женщина — бери, не нравится — рули куда подальше. Но сначала помоги, раз уж так сложилось. Кстати, о чем она печалится?
— Боится, очередного самоубийства. Простить себе не может этого Гулькина.
— Объясни, что не в ней дело. Может, у человека крыша поехала на нервной почве. Жена бросила, понимаешь. Другой бы тут же нашел замену, а этот… Пусть помолится за него, свечку поставит. Скажи, чтоб не сильно убивалась, подумаешь, одной сволочью на земле меньше стало. Я бы не сильно расстроился, если бы и остальные последовали примеру…
— А как быть с Законом?
— Маменьки мои! Какие слова! Какие мысли! Ты там случаем в святоши не подался? Место-то как раз… Ватикан под боком… Какое тебе до закона дело? Нет заявления, нет преступления. Все довольны. Все сидят тихо. И если бы ты нам принес собственноручное признание этой Османовой, никому бы легче не стало. Наоборот. Вызвало бы нас начальство, приказало разобраться. Найти доказательства, свидетелей… Разгребать эту гору
