Лина Богданова
На перекрестках судеб
Все события придуманы автором,
совпадения абсолютно случайны
«Конец — это чье-то начало»
В. Высоцкий
Сентябрь 2005. Минск
Бессмысленный взгляд наткнулся на зеркало. И застыл, цепко исследуя отражение. Или его отсутствие. Да, именно отсутствие. Ее не стало около трех месяцев назад. Восемьдесят семь дней и два часа невыносимого одиночества и боли. Так чему удивляться?
Из зазеркалья затравленным мороком-зверем смотрела незнакомая старуха. Изможденное лицо, погасшие глаза, спутавшиеся седые пряди, тяжелый, пронизывающий взгляд…
«Это все, что осталось. К чему? Да совершенно ни к чему! Кому может понадобиться такое вот абсолютно несчастное, вызывающее брезгливость страшилище? Разве что детей пугать…
Детей… бедные дети! Они ни в чем не виноваты, а отвечают за чужие грехи наравне со взрослыми».
— Нет!!! Только не о детях!
Уродка отпрянула от зеркала и понеслась в угол палаты, роняя табуретки и разбрасывая по сторонам все, что попадалось на пути.
— Сестричка! Новенькой плохо! — тоненьким жалобным голоском заверещала лежащая в злополучном углу бабулька, прикрываясь подушкой от несущегося прямо на нее торнадо. — Спасите! Помогите! Убивают!
— Кто убивает? — в палату ворвалась дежурная сестра. — А, снова эта… А еще в положении. Стыдно, дамочка! Поимели бы совесть…
— Ой, не могу, еще и в положении! — прыснула с крайней от входа кровати тучная женщина в средних летах с бигуди на макушке. — Нет, наши мужики вааще с катушек сорвались! Тут всю жизнь стараешься для них, стараешься. И что? Ноль по фазе! Не был, не состоял, не участвовал. Так старой девой и помрешь! А некоторые… ишь, в преклонных летах залетают! Ну, никакой справедливости!
— Эй, вы, больная Легкоступова, прекратите издеваться над другими пациентами! — мимоходом переключилась на нее медсестра. — Здесь случай тяжелый, понимать надо.
— Мне бы такой тяжелый случай! — огрызнулась больная Легкоступова. Но издеваться перестала.
— Успокойтесь, Османова! Вам нельзя волноваться. Прилягте вот… Я сейчас доктора позову. Он посмотрит, может, разрешит укольчик вам внеплановый сделать… Давайте помогу лечь…
«Османова? Почему? Видимо, мама посчитала, что так будет безопаснее. Но к чему мне безопасность? — пробилась сквозь боль и туман тревога и сменилась безразличием: — Как будет, так будет…»
— Османова? Ах, она еще и Османова! Небось, чеченка! Нет, вы только поглядите! С местными, значит, прекратите издеваться, а с этими — нельзя волноваться! Да они наших парней тысячами в расход пускали! Чего канителишься? Предательница! — возмущалась Легкоступова.
— Лежи уж, — укорила ее соседка. — Какая она тебе чеченка? Чисто русская, одни глаза чего стоят — живые васильки, таких у чечен отродясь не бывало…
— Живые васильки… — не поверила собеседница, однако угомонилась, перешла на шепот. — Может, и были когда живыми, а сейчас — мертвые.
— Видать, натерпелась, девка… — вздохнула бабулька, укрывая соседку одеялом.
— Да какая ж девка? Старуха… — упорствовала Легкоступова.
— Я ж и говорю: натерпелась…
Сестра привела доктора.
— Ну, что тут у нас? — тот присел на краешек кровати. — Мы же договаривались…
— Девочки, на обед! — в дверях показалась голова в поварском колпаке.
— Наконец-то… — простонала Легкоступова, тяжело поднялась и поспешила к выходу. — Сегодня плов обещали, пошли, подруженьки, что ли…
Палата опустела в считанные минуты. Плов в отделении считался деликатесом. Традиционные котлеты порядком надоели обитателям палаты № 6.
— Вот и славненько. Теперь можно и поговорить, — улыбнулся доктор пациентке. — Или Вы предпочитаете плов?
— Лучше поговорим, я не голодна.
— А зря. В Вашем положении…
— Причем здесь мое положение? Вы не первый, кто о нем вспоминает…
Доктор внимательно посмотрел на больную:
— А Вам разве не сказали… там?
— Вы имеете в виду психушку? Разве там могли что-нибудь сказать?
— Если бы Вы позволили…
— Давайте не будем…
— Давайте…
— Итак, что со мной? Рак? Необратимые психические процессы? Что-то еще? Можете не юлить — мне все равно. Моя жизнь кончилась три месяца назад. Почти… Восемьдесят семь дней и три часа… Одним окончательным приговором больше, одним меньше…
— Ну-ну, не стоит бросаться в крайности.
— Бросьте, доктор…
— Даже так? Вы для себя все решили? Тогда, боюсь, моя новость Вас не обрадует.
— Я давно разучилась радоваться. Восемьдесят семь дней…
— …и три часа назад, помню. Значит, Вы ни о чем не догадываетесь? А должны бы, — доктор взял больную за руку. — Итак, о положении… Вы в положении. То есть беременны. Срок… кхм… недель десять-двенадцать…
Женщина откинулась назад, больно ударившись о металлический изгиб изголовья:
— Издеваетесь? Такого не может быть, понимаете Вы! Никогда… ни за что! Никаких детей!!! Слышите? Никаких!!!
Доктор взял пациентку за руку, кивнул медсестре. Тонкая игла вошла в предплечье почти незаметно. Лишь вмешательство препарата заставило женщину охнуть от боли.
— Тссс… — врач приложил свободную руку к губам. — А теперь спать. Продолжим разговор позже.
— Но как же… — начала было больная. И не закончила. Препарат действовал мгновенно. В ее положении это было самым лучшим выходом.
— Как проснется, приведете ко мне в кабинет. И поменьше распространяйтесь, у нас тут не песочница. А ведь каждая со своей трагедией. Так что не стоит усугублять…
— А я что? — развела руками сестра. — Я ничего. Они сами…
— А про положение тоже сами? Чуть что — переведу к лежачим.
— Но, Александр Маркович…
— Я предупредил…
Ей снилось что-то воздушно-приятное. То ли полет в небесах, то ли купание в вечернем море. Где-то за облаками или волнами туманно вырисовывалось нечто тревожное. Но безопасно далекое. Бог с ним! Пока она доплывет-долетит до опасности та, вполне вероятно, потеряет свою актуальность. Впрочем, плыть не хотелось, хотелось зависнуть и остаться навечно в ласковой теплой стихии. Просто парить, просто качаться, ни о чем не думая. Просто существовать…
«Может, я растение? — лениво текли стороной мысли. — Водяная лилия? Кувшинка? Лотос? Нет, какое там! На лотос я явно не тяну. Какая уж тут экзотика?..»
На прозрачной поверхности отражались облака. Легкие, пушистые, они тянулись за горизонт, унося с собой что-то очень важное. И Бог с ним! Что может быть важнее спокойствия, прохладной неги…
В белоснежных завитках угадывались строения, фигуры, лица… Водная гладь отражала их с четкостью зеркала… До колонн и балкончиков, до волосинок и пуговок, до родных родинок и веснушек… Нет! Только не веснушки! И не родинки! Никаких ассоциаций! Никаких…
— Прочь! — взревела она, выныривая из сонного морока. — Прочь отсюда!!!
— Проснулась, значит, — послышался из глубин скрипучий голос. — Зовите сестричку…
В унылой комнатушке стоял крохотный столик, два креслица, вешалка с одиноким пальто, белый короб холодильника. На стене чуть перекосилось запыленное зеркало.
«Подойти?
