идти?
— Нет. Я тебя сам отвезу.
— Слышь, руки убрал от нее.
Богдан оказывается сзади Макса. Отодвигает его от меня.
— Лия, домой. Я заеду, как договаривались.
Блин. Автобус уже ушел, но чуть дальше есть кольцо маршруток. Торопливо благодарю Дана, и бегу к воротам. За спиной назревает потасовка. И мне бы, наверное, надо остаться, но здравый смысл перевешивает. Зарицкий спортсмен и не даст себя в обиду, а моё присутствие погоды же не сделает?
Уже по пути домой набираю дедушке. Он не отвечает, но я не удивлена. Мы созванивались утром, он ехал на кладбище. В транспорте дед не всегда слышит звук. Если по—хорошему, то мы успеем еще дома встретиться с ним.
Залетаю в квартиру, принимаю душ, переодеваюсь. Успеваю перехватить чай с остатками завтрака. Обед и ужин дедуле на два дня я приготовила с вечера, так что спокойно могу уезжать.
Богдан: Лийка, сорян. Немного переборщили с Горецким. Приехать не смогу.
Оу. Как же так? Я не расстроилась, что Дан не приедет. Люди давно изобрели такси, и один раз я вполне себе могу позволить поездку. А вот то, что друг Тёмы пострадал…
Лия: Как ты?
Богдан: Жить буду. Я тебе такси вызвал. Госномер 488.
Лия: Спасибо! Я бы и сама могла.
Богдан: Я Мирону обещал. Всё, из самолета маякнешь.
Лия: Спасибо!!!
Богдан: Благодарности от твоего благоверного потом приму. Не опоздай.
Закрываю дверь, когда раздается звонок от Тёмы. Быстро проговариваю, что спускаюсь. Поздно обратила внимание на заряд батареи. Обещаю ему написать, когда зайду в салон самолета. Машина такси припаркована у самой парадной. Вежливый водитель берет из моих рук сумку, чтобы убрать в багажник.
Кладу руку на ручку двери, одновременно отвечая на звонок. Мелодия стоит на дедулю, и я оглядываюсь в надежде, что он во дворе и меня видит.
— Здравствуйте! Кем Вы приходитесь Горину Ростиславу Юрьевичу?
— Эм… я… я его внучка.
— Ваш номер был в последних вызовах. Можете подъехать во вторую городскую с пакетом документов? Ваш дедушка госпитализирован в тяжелом состоянии…
Всё, что говорит дальше женщина с каким—то механическим голосом, я не воспринимаю. Как робот, машу рукой и забираю сумку из рук таксиста. Качаю головой на вопрос, едем ли мы по маршруту.
Разворачиваюсь и иду обратно домой.
Дед… мой дедушка в тяжелом состоянии?
Бросаю свою ношу в прихожей, достаю из ящика папку с докуменами. Дедушка всегда хранит наши важные бумаги в одном месте: на случай, если экстренно понадобятся. Вот и понадобились…
Блин. На телефоне всего 4% заряда. И времени… времени, наверное, нет?
Сбегаю по ступеням вниз, даже не вспомнив, закрыла я дверь или нет. Вроде бы… вроде бы да, закрыла.
Спотыкаясь, бегу на остановку. Мне бы раньше сообразить и не отпускать такси. Но я так растерялась. Испугалась… Это же… это же дедуля мой…
Пытаюсь набрать Тёме сообщение, но экран телефона гаснет. Ругаю себя, на чём свет стоит. Не про душ надо было мечтать, а за мобильным следить. Но теперь уж что говорить. После драки кулаками не машут.
Врываюсь в холл больницы, стирая со щек слезы. На подъезде начало накрывать пониманием. И слова «в тяжелом состоянии» дошли наконец—то до сознания.
Мне подсказывают, куда пройти и с кем можно поговорить. Свернув куртку в руках и нацепив бахилы, поднимаюсь на второй этаж. А посту просят подождать, пока освободится врач. Всё, что сообщают на данный момент — пациент в реанимации. Состояние крайне тяжелое…
35.2.
Лия. Пятница.
Не знаю, сколько времени сижу, гипнотизируя дверь. Наконец, она открывается и выходит молодой врач и… Лютова—то что здесь делает?
Она машет врачу рукой и цокает каблучками по коридору. Сжимаюсь, надеясь, что она меня не увидит. Сегодня не мой день.
— О, мышь. А ты чего здесь?
— Извини, Алин. Просто пройди мимо.
— Да лаааадно, не включай обиженку. Родной кто—то попал?
— Да. Дедушка в реанимации.
Я сознательно стараюсь отвечать ровно. У Лютовой, не смотря на слова, язвительный тон. Словно она хочет уколоть побольнее, но пока не знает, как.
— Ну ничего. Бывает. — Одноклассница равнодушно пожимает плечами.
— Алин, — знаю же, что не стоит, но произношу, — ты не могла бы дать свой телефон? Мой сел. Мне… мне нужно кое—кому позвонить.
— Догадываюсь, кому. — Усмешка касается ярко-накрашенных губ. — Я сама позвоню и предупрежу, что ты здесь застряла. Кстати, дежурный врач мой брат.
Лютова показывает глазами на врача и я, увидев, что он свободен, направляюсь к нему. Эмоции включу потом. И мысли тоже. Сейчас главное — узнать… узнать, что делать…
— Поступил по скорой. Состояние оценивается как терминальное…
Я не понимаю терминов, которыми бросается доктор. Растерянно смотрю на его рот и просто не знаю… не знаю, куда мне пойти. Чем я могу помочь? Как?
— Мне… мне можно к нему?
Шепчу еле слышно.
— В реанимацию вход посетителям запрещен. Оставьте свой контактный номер, Вам сообщим, если будут какие—либо изменения.
Подхожу к посту и диктую свой номер телефона. Он разряжен. Но я… я еще побуду здесь. Рядом с этой дверью, за которой лежит мой родной человек.
Пытаюсь считать секунды, которые перетекают в минуты, в часы. Мимо проходят люди, пробегают врачи. Именно пробегают. Там, в белом длинном коридоре, несколько дверей. И за каждой лежит тот, чья жизнь зависит от скорости персонала.
Я думаю про то, как тяжело быть врачом. Думаю, что странно увидеть здесь брата Алины: с возможностями их семьи он мог бы командовать в своей собственной клинике. А он вот здесь. В обычной больнице с ободранными стенами. Разговаривал терпеливо. Хотя видно, что очень устал. Я не поняла многое, но из всего разговора уяснила самое главное — жив. Он жив и его сердце бьется.
Несколько раз подходит немолодая медсестра. Наверное, медсестра. Я уже не понимаю, если честно. Предлагает воды, но я отказываюсь. Ничего не хочется. Хотя слез в глазах уже нет. Видимо, в организме закончились.
Мне приносят противно пахнущий стаканчик и заставляют выпить. Морщусь и глотаю жидкость. Понимаю, что это успокоительное. Реакции становятся немножко заторможенные. А может, просто под действием шока и усталости.
Ноги от долгого сидения затекают, и я начинаю ходить по коридору туда—сюда. Шестьдесят два шага в одну сторону, шестьдесят два в
