недель во время отпуска родителей. Мама не хотела меня оставлять одну, но Татьяна Иосифовна приняла мою сторону и помогла убедить маму, что природа и спокойное место на меня повлияют гораздо благотворнее городской квартиры.
— Вы же помните, я не домой еду. А в доме… Мне там будет хорошо.
— Люба, ты же понимаешь, что таблетки не поменяют твоих мыслей? — я киваю. — Давай договоримся, ты звонишь мне, если будешь чувствовать, что твои мысли тебя опять затягивают не туда.
— Хорошо.
— Люба, депрессия — не шутка, и она не проходит за месяц.
— Татьяна Иосифовна, я все помню, вы объясняли.
— Хорошо, — она подала мне мою выписку. — Сегодня у нас четверг, значит, мы созваниваемся в пятницу десятого числа, — она сверяется со своим расписанием и записывает мою фамилию в свой органайзер. — В семнадцать тридцать. Запомнила?
— Да, десятого в половине шестого.
— Люба, но если нужно…
— Да, я позвоню.
— Хорошо, — женщина улыбается, и я, попрощавшись, покидаю кабинет и отделение.
Папа подхватывает сумку, когда я спускаюсь в фойе, а мама берёт за руку.
— Ну что, домой?
— А можно сразу на дачу?
— Я обед приготовила, думала, мы сначала заедем, покушаешь, соберёшь то, что тебе понадобится.
Мама, конечно, права, но мне было страшно встретиться с Никой, ее искаженное злобой лицо все ещё стояло перед глазами.
— Ники дома нет, — тихо сказала мама. — Мы уедем до того, как она придет с занятий.
— Причем здесь Ника? — папа пошёл вперёд и был уже возле машины, мы же шли медленно.
— Ох, милая моя. Я не знаю, причем тут Ника, но думаешь, я не вижу, что между вами кошка пробежала? И ни одна, ни другая ничего не говорите, — она вздыхает. — Милая, ты моя дочка, я всегда буду на твоей стороне.
— Спасибо, мам. Давай тогда ещё по дороге заедем в магазин, я хочу купить картины по номерам.
— Милая, — она сжала мои пальцы, но говорить и лезть в душу не стала, поняла, что разговаривать про Нику я не буду.
Дома я зашла в нашу комнату, заметила, что Ника вернулась сюда из зала. Я оставила вещи, в которых была в больнице, и собрала то, что мне понадобится. Весна действительно пришла как-то резко, и я брала вещи полегче. Взяла несколько книг. Три картины остались лежать в машине. Мы пообедали, мама собрала продукты и готовой еды, и мы двинулись в путь.
Небольшая деревня под названием "Малая озерная" находилась всего в десяти километрах от города, правда, совсем в другой стороне от нашего дома, и поэтому по городу мы ехали дольше, чем потом до самой деревни. Наш дом стоял почти в самом конце деревушки и главным его достоинством я считала, что наш двор уходил к самому берегу озера. Общий пляж, на котором отдыхали как местные жители, так и приезжие, был с другой стороны, с нашего же участка ещё во времена детства папы, дедушка очистил кусочек берега и сделал небольшой деревянный пирс. Там он любил сидеть с удочкой, в этом месте было тихо, с двух сторон берег окружали кусты, а из воды рос рогоз. Я и сама очень любила сидеть на этом помосте, скрытая от посторонних глаз.
Дом папа протопил накануне, так что в нем было тепло и сухо. Котлом, чтобы поддерживать тепло, и чтобы была горячая вода, пользоваться я умела.
В доме был и телевизор, и интернет, но главное — здесь было тихо.
— Лю, только если что — ты сразу звони, — уже стоя у машины, просила мама, ее глаза были на мокром месте, и она еле сдерживала слезы.
— Хорошо, — мама снова меня обняла.
— Всё, малышка, — подошёл папа и тоже обнял. — Не скучай и возвращайся к нам поскорее. Я тебя люблю.
— Спасибо, я тоже тебя люблю.
Они уехали, а я пошла распаковывать вещи. Дом был небольшой, веранда, кухня, одна большая проходная комната и две спальни. Я разместилась в спальне, в которой ночевали родители. Закончив, я легла на кровать и уставилась в потолок.
51
Люба
Мое одинокое проживание в небольшой деревне, большая часть домов которой использовались как дачи, не было похоже на затворничество. Скорее, на личный санаторий. Я исправно пила таблетки, иногда заставляла себя приготовить еду, так как аппетита особого не было, но я дала себе слово, что не буду лениться.
Дни были тёплыми, и я часами сидела на стареньком пирсе с книгой в руках и термосом горячего чая. Я наблюдала, как просыпается природа после зимы, как меняются цвета окружающего озеро березняка. Я слушала птиц, сидя с закрытыми глазами, в такие моменты моя душа наполнялась умиротворением. Часто мои мысли уносили меня далеко отсюда.
Я пыталась представить, как бы сложилась моя жизнь, не будь я изуродована болезнью. Татьяна Иосифовна дала мне задание, когда узнала, что я даже в зеркало стараюсь не смотреть, перестать прятать свое тело хотя бы от себя. Теперь дома я ходила в футболке и привыкала видеть свои руки. По старой привычке мне очень хотелось натянуть рукава, которых не было, и, признаться, я долго не выдерживала и натягивала кофту, пряча от себя свои же пятна. Я их ненавидела. Единственное время, когда я про них забывала, это когда я садилась рисовать, уходя с головой в этот процесс.
Тяжелее всего было вечерами, когда я забиралась в кровать. Все мои мысли возвращались к нему. К моему Джордану. Я исчезла, ничего ему не объяснив, и мне было интересно, думает ли он обо мне хоть иногда? Или решил, что такая, как я, ему не нужна? Хотя это, конечно, логично. Он же взрослый парень, красивый, и какой ему смысл терпеть мои выходки. Но, когда я убеждала себя в том, что все сложилось очень удачно, по щекам начинали бежать слезы. Несколько раз я бралась за телефон. Я включала его только для звонка маме и сразу отключала опять. С Татьяной Иосифовной мы проводили консультации по Скайпу, и я использовала ноутбук. Так вот, я несколько раз порывалась ему написать. Я скучала, прошло уже почти два месяца с нашего последнего разговора. Но каждый раз я останавливала себя. У него наверняка все хорошо и рядом есть реальные девушки, а я… Что могу ему дать я?
Иногда он мне снился, по утрам я впадала в жуткое уныние после таких снов. И до обеда могла не вставать с кровати. Мое глупое сердце не хотело его забывать, не хотело отпускать мою абсурдную влюбленность. Умом я
