нос пальцами, чтобы сделать глоток. Когда с супом покончено, Элиот принимается жарить кроликов.
– Пройдём чуть на восток, а дальше вдоль горного хребта. В два дня достигнем небольшой деревушки Дербш. На ночь останемся в таверне, запасёмся едой, – говорит он, раскидывая длинной палкой угли. – Может, нам удастся напроситься в попутчики к какому-нибудь фермеру, который едет в Пылающий Дворец. Сойдём ещё до него. Дальше сядем на какую-нибудь повозку, которая идёт до границы. Переедем мост, а затем пойдём пешком. За день-два должны будем дойти. Во владениях огненного народа тепло даже в конце зимы, так что в Дербше сменим одежду. Это идеальный план, если кому-то не захочется нам помешать. Уверен, что Рураль сейчас просто в ярости.
– Что в том месте, куда мы теперь идём? – Перекидываю ногу на ногу, упираясь локтем в колено.
– Ополчение против Рураль. Самое масштабное. Оно не похоже на Подземный Город. Там не прячутся. Поговаривают, что Рураль сама их боится. – Элиот поднимает на меня глаза. – Толпа разгорячённых и обозлённых магов огня. Ух! Будь я на её месте, то был бы в диком ужасе. Народ Дома Огня вспыльчив, но они отличные тактики. Может, удастся попросить их помо… тихо.
Я замираю, и улыбка медленно сползает с моих губ. Элиот перестаёт мешать угли, обхватывая пальцами второй руки торчащий из ствола кинжал. Взглядом колдун велит мне сползти с насиженного места и притаиться за стволом – и я выполняю его немой приказ. Спустя всего секунду он оказывается рядом, вжимаясь спиной в шершавую кору. Пальцы крепко стискивают оружие – да с такой силой, что его костяшки мгновенно белеют. И тогда-то я наконец слышу.
Шорох. Как будто кто-то ступает по сухим листьям и веткам. Шелест. Всё внутри переворачивается, сжимается. Я даже задерживаю дыхание, чтобы мой прерывистый вздох не привлёк внимание. Тихо, как перед смертоносной бурей. Слышу лишь злосчастный шорох и громыхание собственного сердца. Мой испуганный взгляд встречается со взглядом Элиота – сосредоточенным и холодным. Шаги становятся ближе.
Мы слишком далеко от крупных населённых пунктов, а жители деревень в глубь леса никогда не заходят. Это означает, что…
Элиот с боевым кличем подрывается со своего места, а я зажмуриваюсь. Я жду звуков борьбы, криков, чего угодно, но не тишины.
Медленно открываю глаза, поворачивая голову в сторону Элиота. Рука с кинжалом так и замирает в воздухе, но поза расслабленная. Упираюсь коленями в землю, заглядывая в его лицо. И тут он вдруг начинает смеяться, его плечи мелко дрожат. Непонимающе вскидываю брови, всё ещё не решаясь подняться из своего маленького укрытия.
– Это… – сквозь смех выдаёт Элиот. – Это чёртов ворон.
Теперь уже мой черёд подскочить на ноги. Облегчённо охаю, когда сталкиваюсь с уже знакомыми мне золотыми бусинками глаз. И почти выдыхаю:
– Алистер… чёрт бы тебя побрал.
19 глава
Александр
Носки сапог зарываются в небольшую кучку мелких камешков. Я подцепляю один из них, откидывая в сторону, будто надоедливое насекомое. Камешек отскакивает от более крупных валунов. Цокая, резко одёргиваю камзол и стряхиваю невидимые пылинки, скептически оглядывая окружающую меня разруху.
– Так значит, – говорю я, переводя взгляд на солдата: форма мятая, покрыта слоем пыли, а в некоторых местах даже порвана; из мелких порезов на ладонях сочится кровь, на кончиках пальцев – мозоли, – не нашли? Только её светлый волос, в принадлежности которого вы совершенно не уверены?
– Д-да, Мой Суверенный. – Голос солдата так дрожит, что приходится напрячь слух, чтобы разобрать, что он там бормочет. И это, кажется, пугает его лишь сильнее.
Устало вздыхая, чувствую зарождающуюся злость. Неужели так сложно поймать одну-единственную полумёртвую девчонку? Девчонку, совершенно не ориентирующуюся в этом мире? Запрокидываю голову, ощущая, как поток эмоций растекается по телу – как же меня раздражает глупость солдат. Взгляд устремляется на мерцающие звёзды. Кожа на горле едва ли не пылает. Уверен, бедолага трясётся от ужаса, видя чернеющие паутинки вен на моей шее.
– Мой… Мой Суверенный?
– Это просто девчонка, которая недавно восстала из мёртвых, – как можно спокойнее произношу я, вновь смотря на солдата, который тут же съёживается. – А вы, десяток здоровенных детин, не можете поймать её?
Странное чувство разрывает изнутри – ему никак не получается найти объяснение. Спокойствие и радость оттого, что моя старая знакомая восстала из мертвых, или гнев и злость, потому что эти тупицы всё ещё не поймали и не притащили её к моим ногам за волосы? Или это гордость? Наши уроки не прошли зря, как и пыхтение Селены над учебниками. Хотя, может, это не заслуга её острого ума, а простая удача?
Стараюсь успокоиться. Вдохнуть поглубже, выдохнуть, мысленно посчитать до десяти. Нельзя показывать эмоции, когда дело касается Селены: ни радости, ни гордости, ни даже злости. Оглядываю солдата сверху-вниз. Его страх так очевиден, что я почти ощущаю его кожей. Он весь трясётся, дрожит, словно желает исчезнуть, провалиться сквозь землю. И это раздражает ещё больше.
Лениво машу в сторону, давая ему немой приказ исчезнуть. Форма, испуганное лицо и кровоточащие руки начинают надоедать. К счастью для него, он тут же слушается, боясь иного исхода. Даже представить страшно, что бы было – вокруг меня сгущаются тени. Возможно, именно это и ощущает солдат, семеня спиной вперёд столь быстро, что я слегка удивляюсь – и как только не наворачивается, бедолага.
Но, кажется, я сглазил: он всё-таки спотыкается, только его падения я так и не вижу – до слуха долетает лишь тихое «ой». Переплетая пальцы за спиной, медленно покидаю это место. Хочется побыстрее подняться по ступеням, которые выбили в камне маги земли, чтобы не вдыхать пыль, заставляющую першить горло и ныть лёгкие; чтобы не слышать оглушающих криков тех, кого вытаскивают из завалов; чтобы не улавливать металлического запаха крови. Очередной громкий стон заставляет нахмуриться. От происходящего болит голова.
Наверху ко мне подходит ещё один солдат. Только форма на нём не серая, с бронзовыми пуговицами на манжетах и вышитыми на воротниках бронзовыми узорами, а обычная. Чёрная, без вышивок и блеска пуговиц. Это и выделяет его среди других. Такую форму носит особый полк, принадлежащий исключительно мне. Удивительно, что Рураль позволила мне эту маленькую вольность. Это стало её подарком за долгую и верную службу – она хотела, чтобы я всегда об этом помнил. Она с лёгкостью могла как дать, так и забрать, оставив с пустыми руками, – если руки вообще останутся.
Я лично вёл набор и следил за обучением солдат. То было не просто обучение военной тактике и приёмам. Многие из новобранцев отлично знали историю,
