лица он увидел лицо Элимана. И заметил, что тот не спит: он мертв. Шарля охватил ужас, ему захотелось закричать, но тут раздался голос отца, который сказал по-французски: «Шарль, ты уже ничем не можешь ему помочь». А Гитлер добавил (на смешанном языке, но Шарль его почему-то понял): «Ты уже ничем не можешь себе помочь».
Шарль проснулся весь в поту и несколько секунд не мог успокоиться, но потом сказал себе, что это всего-навсего страшный сон, а он верит снам не больше, чем слухам. Выпил стакан воды и снова заснул. Остаток ночи прошел спокойно.
3
Читатель, который знает жизнь, разумеется, уже догадался, что на следующий день Шарлю Элленстейну не довелось случайно столкнуться с Элиманом. Однако в середине того же дня у него произошла другая, совершенно неожиданная встреча. Сидя на скамейке на улице Алезиа, он размышлял о том, не была ли его идея поехать в Париж абсурдной или даже самоубийственной, когда мимо него прошла какая-то женщина, но тут же вернулась. Остановившись перед ним, она спросила: «Месье Элленстейн?» Он смотрел на нее, не узнавая, почти уверенный, что никогда ее раньше не видел, хотя она выразительно улыбалась ему, давая понять, что они знакомы. Он рылся в памяти, пытаясь вспомнить это лицо. Безуспешно.
– Шарль, это вы? – спросила она.
– Да, но… Простите, я…
– Неужели я так изменилась? Это я, Клер. Мадемуазель Ледиг.
Шарль Элленстейн поколебался с полсекунды, но затем лицо мадемуазель Ледиг совместилось с ее именем, и он вспомнил. Непростительно, что он мог забыть лицо женщины, несколько лет проработавшей секретарем в его издательстве. Он рассыпался в извинениях, уверяя ее, что она совсем не изменилась (хотя это не так) и что он просто глубоко задумался (а вот это правда). Чтобы окончательно загладить свою оплошность, он предложил ей что-нибудь выпить, и она согласилась, сказав, что у нее есть немного времени. Она посоветовала зайти в кафе в нескольких минутах ходьбы отсюда, где у нее назначена встреча. Она заказала чай, он – пиво. Они, как и следовало ожидать, говорили о «Жемини» и о тех славных временах, когда издательство располагало средствами и работало нормально, несмотря на свои скромные размеры и высокие, однако (или следовательно?) не слишком афишируемые профессиональные амбиции. Над ними нависала тень «Лабиринта бесчеловечности», но ни Элленстейн, ни Клер не упоминали в разговоре эту книгу. Он спросил, удалось ли ей после закрытия «Жемини» найти работу.
– Больше, чем работу, Шарль. Я нашла друга. Возможно, скоро я выйду замуж.
Шарль Элленстейн поздравил ее. Мадемуазель Ледиг сдержанно поблагодарила, явно испытывая неловкость. Шарль, заметив это, спросил, в чем дело. Она ответила не сразу.
– Мой жених… знаете, я думаю, вы поймете, ведь вы – человек без предрассудков, видите ли, он… немецкий офицер. Но он не такой, как другие! – поспешно добавила она почти с мольбой в голосе.
Шарль Элленстейн не знал, что сказать, но через несколько секунд произнес:
– Ну, бывает. Я не склонен вас осуждать.
Некоторое время они сидели молча. Затем Шарль спросил, известно ли ей что-нибудь о Пьере Шварце и Андре Мерле, ее бывших коллегах по «Жемини». Клер ответила, что нет. И, чтобы между ними опять не возникла неловкость, спросила бывшего работодателя, что он делает в Париже:
– Я думала, вы уехали. Навсегда. Вы решили вернуться?
– Нет, я действительно уехал навсегда. В Париже я только со вчерашнего дня. Остановился недалеко отсюда, в отеле «Этуаль», на улице Куэдик.
– О, я прекрасно знаю этот отель. Я пыталась наняться туда на работу после закрытия «Жемини», но в итоге работаю в другой гостинице.
– Понятно… Я приехал в Париж, чтобы…
В точности как она несколько минут назад, он замешкался с ответом:
– Я разыскиваю Элимана.
– Элимана?
– Да, автора «Лабиринта бесчеловечности», вы, наверное, помните… Знаю, вы никогда его не видели, но…
– Верно, я его не видела, а вот Йозеф видел. Он говорил мне.
– Йозеф – это немецкий офицер, с которым вы встречаетесь?
– Да. Он познакомился с Элиманом. И я знаю: если бы не эта книга, Йозеф никогда не заговорил бы со мной.
Шарль Элленстейн допил пиво. Клер поведала ему свою историю. После закрытия «Жемини» она поступила на работу администратором в маленький отель, переделанный из старинного особняка на Монпарнасе. До начала войны она успела проработать там всего три месяца; когда в 1940 году немцы прорвали фронт и уже приближались к Парижу, она, в отличие от многих коллег, осталась в городе. Она приняла это решение потому, что любила свою работу, а еще потому, что ехать ей было некуда. Оккупанты сразу реквизировали этот очаровательный отель и разместили в нем офицеров, красавцев-офицеров в начищенных сапогах, отутюженных мундирах с золотым шитьем на погонах, элегантных и горделивых, как древнегреческие архонты на параде. Среди них особенно выделялся Йозеф Энгельман, капитан немецкого генерального штаба в Париже. Убежденный франкофил, до войны он не раз бывал в Париже и прекрасно знал французскую поэзию. Он читал ее в подлиннике, хотя смысл отдельных слов и образов от него иногда ускользал, в частности в стихах поэта, которого он ставил даже выше священного созвездия Лотреамон-Бодлер-Рембо: Стефана Малларме.
Однако военные подвиги Энгельмана и отвага, проявленная им во время французской кампании, не оставляли сомнений в его преданности Фатерланду. Более того, в бою он отличался особой жестокостью, что объяснял желанием рассеять любые подозрения на свой счет. После победы над Францией он опять стал мягким, впечатлительным эстетом. Свободное от службы время он тратил на чтение, поиск редких книг или прогулки по любимому городу. Среди книг этот малообщительный человек чувствовал себя комфортнее, чем среди людей. Иногда, впрочем, его видели на приемах и вечеринках, где он увлеченно спорил с Эрнстом Юнгером; этих двоих часто сравнивали между собой, хотя Юнгер обладал обаянием и авторитетом, которых был лишен Энгельман. Он не был писателем, и его не тянуло взяться за перо. Читать и любить поэзию – этого ему хватало.
Энгельман несколько раз видел в отеле Клер Ледиг и обратил на нее внимание. Он вступился за нее, когда начальство хотело посадить на ее место чистокровную немку. Энгельман объяснил им, что фройляйн Клер, родившаяся в Эльзасе до заключения Версальского договора, хоть и вполне интегрировалась во французское общество, все же никогда не забывала о своих немецких корнях. Кроме того, заметил Энгельман, она одинаково свободно говорит по-немецки и по-французски, что в сложившихся обстоятельствах является бесспорным преимуществом: она могла бы стать ценным союзником Рейха. Ему нравилась эта девушка, но дело тормозилось из-за его несколько старомодной манеры ухаживания. И вот однажды капитан Энгельман принес с прогулки книгу, которую приобрел за кусок хлеба у
