живет среди вас.
Пожалуй, короткая речь Си вызвала среди атуанцев еще большее смятение, чем появление наследника императора. Они встали с колен. Они подняли свои палки. По их глазам я прочла, что они готовы забить нас этими палками до смерти, лишь бы не выдать Тшулу, даже если под их стенами стоит императорская армия и лес будет сожжен дотла. Мы попятились. Ралус попытался их успокоить:
– Атуанцы! Я, наследник императора Вандербута, приказываю вам остановиться!
Они его будто и не услышали. Они двигались на нас, и из-за их отчаянья, страха, горя я не могла разобрать язык, на котором они думали, а деревья молчали, словно враз онемев.
– Лура, что нам делать? – еле слышно спросил Ралус.
– Молиться всем богам, которых ты еще не прогневил, – мрачно ответил Лура.
Си взяла меня за одну руку, Ралус за другую.
– Уна, – сказал он, – я прикрою тебя, а ты беги, беги со всех сил, договорись с деревьями, уходи отсюда как можно скорее и…
Что-то изменилось в воздухе леса, он будто стал свежее. Повеял легкий ветер, он разомкнул огненный обруч, сжимавший мою голову, и я увидела, как на поляну выходит женщина. Она была огромная, словно дерево, и такая же нерушимо спокойная. Проходя мимо атуанцев, она опустила палку одного из них, и все остальные опустили их сами. Она подошла к нам очень близко, присела на корточки перед Си и улыбнулась.
– Я видела тебя во сне! – воскликнула Си.
– Нет, – сказала огромная женщина. – Это я приходила к тебе во сне. Не знала, с кем еще поговорить, чтобы меня услышали.
Она повернула ко мне голову. У нее были зеленые глаза. Заглянув в них, я вспомнила поляну на своем острове, осенью на ней поспевали красные ягоды, но весной она зеленела таким же ярким цветом.
– Тебе трудно, маленькая пряха. Нечем дышать, – сказала Тшула и положила ладонь мне на голову. Сразу стало легче.
Тшула посмотрела на атуанцев:
– Они пришли ко мне. Поселите их в доме Той, что меняет лица, и принимайте как дорогих гостей.
А потом она снова повернулась к нам и спросила Си:
– Ты нашла ее?
– Нет, но Уна знает, где искать.
Нас поселили в доме, тесном, но уютном. Солнечноголовый растопил очаг, принес целый котел вкусного густого супа.
– Это Бунгва, – сказала Тшула. – Он глава атуанского народа.
Бунгва поклонился нам и ушел. А Тшула осталась, она смотрела, как мы ели, и слушала, что мы рассказывали. Особенно внимательно – про то, как император узнал имена Тайрин и Литы и что с ним стало потом.
– Столкнулись две воли – твоя и императора. И ты оказалась сильнее, – сказала Тшула. – Я думаю, что он не выживет, Уна.
– Я не хотела его убивать! Я только хотела, чтобы он больше не лез в мои мысли!
– О нет, его убила не ты! Его убил страх. Его собственный страх, что есть кто-то сильнее и могущественнее его, кто-то, с кем он не в силах совладать.
Тшула посмотрела на Ралуса, потом на Си.
– Хорошо, что вы пришли ко мне. Я помогу Уне пройти обряд прощения, а вы поможете мне найти Тайрин.
Лура пожал плечами:
– Ее не надо искать, мы знаем, где она, но она не покинет свою Хофоларию.
– Она ушла отсюда с нашим человеком.
– Он погиб, – вздохнула Си. – Когда их схватили и отправили в тюрьму, Тайрин хотели расстрелять, потому что думали, что она ведьма, но ваш человек заслонил Тайрин от пуль, спас ее.
Тшула прикрыла глаза. Ей было больно. Я услышала, как в лесу поднялся ветер и много листьев оторвалось от веток, закружилось между деревьями. Где-то раздался женский плач. Порыв ветра заглушил его.
– Он любил ее, – прошептала Тшула. – Он встал бы между нею и пулями снова и снова. Мы его не забудем.
Тшула достала из рукава большой черный клубок и бросила его в огонь. Запахло паленой шерстью. Лура закашлял.
– Я так ждала их! Мое ожидание было черным и тоскливым, будто пряжа знала заранее, что мне не суждено увидеть их больше…
– Ты тоже пряха? – спросил потрясенный Ралус.
Тшула помедлила с ответом, посмотрела на меня, на Си, наконец сказала:
– Я не должна была ею становиться. Но когда одна из настоящих прях закрутила свою нить так, что та запуталась, завязалась узлами, и мир полетел в тартарары, послушный ее воле, мне пришлось научиться прясть, чтобы держать веретено за нее.
– Вы говорите о сбрендившей пряхе из Суэка? – спросила Си.
– Да, о ней. Ты знаешь ее?
– Нет, но моя подруга, Кьяра, знает.
– Похоже, ты дружишь с целым миром, – проворчал Лура. Си не обратила внимания на его слова.
– Кьяра говорит, что сбрендившая пряха сгорела вместе со своим храмом, – сказала она.
– О нет, это вряд ли, – грустно улыбнулась Тшула, наклонилась и подняла с порога горсть желтой хвои. Через минуту у нее в руке вертелось веретено, струилась между пальцами желтая нить. – Я бы почувствовала.
– У вас хорошо получается, – сказала Си.
– Да, теперь уже да. Но я пряха поневоле, а хуже этого только быть… как ты сказала? Сбрендившая пряха? Да, хуже только это. Я люблю деревья больше, чем людей, я понимаю их, знаю, чувствую. Я пряду сейчас, потому что, кроме меня, некому. И мне нужна Тайрин.
– Вы думаете, она сможет сменить вас? – спросил Ралус.
– Тайрин? О да, конечно! В этой девочке дремлет невероятная сила, – она улыбнулась мне. – В каждой из нас. Весь вопрос только в том, готовы ли мы ею воспользоваться, захотим ли.
Пока Си обдумывала эти слова, я сказала:
– Тайрин не захочет вернуться сюда. Она хочет жить в Хофоларии, это ее страна.
– Я знаю. Она не захочет вернуться сюда без Далвы, а я не могу выйти отсюда, не могу оставить свои деревья. Но кто же научит ее прясть?
– Разве нельзя научиться самой?
– Разве ты смогла сама?
Я вспомнила руки Паты, ее легкие движения, почти неуловимые, когда она черпала рассветный воздух, чтобы вплести его в свою пряжу. Нет, я бы не смогла. Тшула заговорила вновь:
– Мы должны передавать знания, передавать тому, кто захочет их взять. Нельзя жадничать.
Она глянула на притихшую Си:
– Хочешь, я научу тебя?
– Меня? Нет, я же не пряха. Я следопыт, мое дело – дороги, – рассеянно сказала Си.
Она явно размышляла о чем-то таком, что было для нее важнее Тшулы и всех прях мира.
– Иногда, – улыбнулась Тшула, – мы просто не разрешаем думать о себе как-то иначе, чем привыкли. И если честно, твое дело вовсе не дороги, а люди.
Си не ответила, будто не
