кто-то и рад будет все забыть, но кому-то нужна правда». Она нужна была мне.
* * *
Мы все нуждались в отдыхе, и поэтому, когда я набралась сил, мы с Левой тихо расписались и отправились на свой медовый месяц в Шатийон. Мы жили в прекрасном уютном доме, где успели поставить и нарядить новогоднюю елку. С каким удовольствием я ходила по магазинам и выбирала елочные игрушки, любовалась изящными «папа Ноэлями» – французскими Дедами Морозами, чудесными шариками, куколками… И без конца сравнивала свою жизнь здесь, во Франции, вместе с Левой, с тем кромешным адом, в котором находилась тут же, живя бок о бок с Мариной. Сравнивала и спрашивала себя, почему не прекратила нашу дружбу раньше, как могла не заметить, кто вообще находится рядом со мной, кого я впустила в свою квартиру, да что там – в свою жизнь! И почему не чувствовала нависшую надо мной опасность?
Между тем я знала, что Марина поправилась, но так и ни разу ей не позвонила.
Не было звонка и от нее.
Мы с Левой наслаждались друг другом, много спали, совершали длительные прогулки по красивейшему городу, а Новый год встретили вдвоем. Шампанское у камина, нежные поцелуи…
В начале января я решилась позвонить Клер, чтобы договориться о встрече. Я слышала в трубке ее восторженные возгласы, она сказала, что рада моему приезду и ждет нас у себя в любое время. За сутки до визита я просто не находила себе места. Ложилась, пытаясь уснуть, и сквозь дрему меня посещали странные видения: будто я вхожу в квартиру, отодвигаю шкаф, чтобы войти в продолжение квартиры, а дверь там замурована. Или же, наоборот, вхожу в квартиру, а шкафа вообще нет, там просто обыкновенная дверь, за которой вполне современная комната – и никакой паутины, ни картин, ни драгоценностей в шкатулках, ни кресла Шери, ничего.
Я постоянно находилась в ожидании какого-то подвоха, какого-то предательства, подлости. Вот как отравила меня моя подруга – я перестала доверять вообще всем! И даже на Леву смотрела иногда с подозрением.
– Ларочка, что с тобой? – спрашивал он.
– Я волнуюсь перед встречей с Клер.
К тому времени Лева уже знал все подробности нашей парижской поездки, и ему самому не терпелось поскорее встретиться с моими родственниками.
В день, когда мы должны были отправиться к Клер, мы с утра заехали с Левой в то парижское кафе, где любил бывать мой отец. Я познакомила его с Андре, мы выпили по чашке кофе за столиком, над которыми висели пуанты моего папы, мне подарили несколько пластинок, которые любил слушать мой отец, его старые афиши…
Клер встретила нас, как мне показалось, искренне радуясь. Но больше всего обрадовался Шери! Рыжий шелковый симпатяга заливисто тявкал, подскакивая на своих толстеньких крепеньких лапах, и вилял хвостом. Увидела я и свою племянницу Мари, молодую женщину, удивительным образом похожую на свою мать. Лева посмотрел документы на квартиру. Договорились, что на следующий день мы все вместе отправимся к нотариусу, где нас будет ждать переводчик, и начнем оформление наследства.
– Ну и чего ты так боялась? По-моему, все прошло прекрасно. Мне очень понравились твои родственницы. Ты вообще уверена, что хочешь эту квартиру? Судя по тому, что ты мне о ней рассказала, она довольно скромная. Могла бы оставить ее своей племяннице. Если уж тебе так хочется иметь в Париже квартиру, то я с радостью тебе ее куплю.
Как же он был похож в своей щедрости на Ванечку!
– Сначала поедем туда, я покажу тебе свое наследство.
И вот мы в квартире. Воздуха почти нет, пахнет старыми вещами и плесенью. Прохладно. Я проверяю, точнее, пытаюсь понять, был ли здесь кто-то в мое отсутствие.
– Я что-то не понял… – Лева ходил по квартире с видом человека, который что-то потерял. – Где дверь?
– Какая дверь?
– Не знаю… Но по документам квартира большая, около ста пятидесяти метров.
Я зажмуриваюсь. Где Лева? Он сидит в маленькой кухне и пьет кофе. Так он спрашивал меня про дверь или нет? И что вообще со мной происходит?
– Ну и как тебе квартира? – спрашиваю я, чтобы понять, сплю я или просто уже брежу.
– Район хороший, престижный. Но квартира старая очень. Это вообще старинный квартал, ему несколько веков.
У Левы спокойное лицо. Нет, он ничего не знает о том, что за древним шкафом на стене висят подлинники Ренуара, его эскизы к знаменитым портретам Жанны Самари, зарисовки «лягушатника», женские портреты золотоволосых красавиц… Я еще не успела рассказать ему о том, что женщина, которая жила здесь больше ста лет тому назад, дружила с Ренуаром и, вполне возможно, позировала ему. Когда я ему расскажу об этом? Не знаю. Должно пройти какое-то время, чтобы я поняла, что доверяю ему полностью. А ведь еще совсем недавно мне казалось, что Лева – самый близкий мне человек. Что же со мной произошло? Что изменилось за эти несколько дней после моего возвращения в Москву? Быть может, я поняла, что в воздухе слишком много лжи, что она разъедает нас, делает нас оборотнями?
Быть может, я покажу ему «княжеские» апартаменты после родов, когда все мои страхи и сомнения исчезнут, уступив место лишь любви?
– Лева, я беременна, – ну вот и все, наконец-то я решилась сказать ему об этом.
Он улыбается, он счастлив. А я все еще не верю своему счастью…
* * *
Я приехала к ней в санаторий. Разыскала ее в парке, она сидела на скамейке, в тени дубов и слушала музыку. Тонкие белые нити наушников тянулись к вискам и прятались в волосах. Светило солнце, в ветвях деревьев пели птицы. Был теплый, погожий июньский день. На мне было просторное платье для беременных. Я знала, что выгляжу не очень-то, нос распух, да и вся я стала какая-то округлая, неуклюжая, нелепая.
– Ты? – Она от неожиданности рванула за проводки и вырвала из ушей наушники. До меня донеслась едва различимая спокойная мелодия, что-то из классики. Быть может, Бах.
– Ты же знала, что я приду. Не могла не знать, – сказала я.
– Правду хочешь. Маешься? – Она усмехнулась.
– Да.
– Флешка у тебя?
– Это уже неважно. Главное, что я видела все.
– Хочешь знать правду?
Я лишь кивнула головой. В тот момент главным было не наговорить лишнего, не напугать ее. Она не видела, как моя рука в сумке произвела движение… Щелк.
– Я была любовницей Сазыкина. Иногда оставалась ночевать у него в загородном доме в Переделкино…
– Это я поняла. Что ты там увидела? Кто там, на видео?
– Сонька с Жорой приехали, выгребли восемь миллионов из сейфа. А деньги Сазыкину дала Скоробогатова для нового спектакля, где Жорка должен был играть главную роль. Спектакль – дрянь, но деньги были хорошие.
– Значит, Сазыкиным двигали не амбиции?
– Да о чем ты? Его всегда интересовали только деньги. А теперь представь, он их получил, а потом, типа, потерял. Напился на радостях, а когда утром проснулся, не помнил, где бабки. В сейфе-то пусто.
– Он мог подумать на тебя?
– Мог. Но не подумал. Думаю, он до сих пор не может вспомнить, где он оставил пакет с деньгами. Ему же вообще нельзя пить…
– Что было потом?
– Я встретилась с Жорой, поговорила. С ним всегда было легко договориться, это же шлюха в штанах…
– Сколько ты попросила за молчание?
– Половину. Четыре миллиона.
– И что? Он дал?
– Только два. Остальные ему Сонька не
