– Чего это ты там болобочешь? – грозно нахмурилась баба Катя. – И почему не едите ничего? Что не так?! Васька, как тебе не стыдно, я ж твою любимую кашу…
– Извините, – пролепетала Василиса, снова берясь за ложку и снова ее откладывая. – Извините, я…
– Баб, ты не обижайся, – сморщился Шварц, – но в кашу вроде какая-то тухлятина попала.
– Что?! – грозно нависла над ним баба Катя. – Чего городишь?! Или печенья по пути налопались, аппетит перебили?
– Да ничего мы не налопались, – буркнул Шварц. – Но ты сама понюхай. Каша пахнет какой-то гадостью. Как будто гнилой рыбой.
Баба Катя схватила его тарелку и чуть ли не сунула туда нос. В сердцах стукнула посудиной об стол:
– Да вы издеваетесь, что ли?! Каша пахнет кашей! Молоком свежим пахнет! Чего выдумываете?!
Ребята переглянулись. Василиса выбралась из-за стола и отошла подальше. Шварц не зря говорил, что у нее нюх собачий. Гнилостный запах она ощутила, как только вошла в дом, но думала, что почудилось, а когда решилась и все-таки шевельнула ложкой кашу, вонь сделалась невыносимой. Девочку чуть не вырвало. Шварц не так остро чуял запахи, но и до него долетело. Но баба Катя почему ничего не почувствовала? А что если…
Ребята переглянулись.
– Баб, а ты это… – осторожно спросил Шварц, – ты только запах не слышишь или вкуса тоже не чувствуешь? Слушай, а у вас в Стерлядке никто поганую ковидлу не подцепил? Ты не могла заразиться? Тут же все без масок ходят! Давай я сбегаю в магазин, оттуда позвоню, врача вызову, чтобы тебе ПЦР-тест сделали.
Баба Катя покачнулась и схватилась за стол.
– Что?! – сдавленно прорычала она. – В магазин сбегаешь позвонить? Опозорить меня перед всеми хочешь? Чтобы Танька меня не только воровкой называла, но и чумой заразной?! А ну ешьте кашу или…
– Баб, ты не злись, кашу мы есть не будем, – сурово прервал ее Шварц. – Давай лучше чаю с печеньем попьем, а?
– Никакого чаю вам не будет! – разбушевалась баба Катя. – Идите отсюда! Ишь приехали! Корову ради них дои! Кашу им полдня вари! А они оскорбляют меня почем зря! Забирайте свое поганое печенье и ешьте его на улице, ясно?
– Я вам а) отомщу, б) скоро отомщу, в) страшно отомщу? – уныло вопросил Шварц, в очередной раз цитируя «Золушку».
Василиса понимала, что надо бы как-то успокоить бабу Катю, подольститься к ней, но запах гнилой рыбы сделался уже невыносимым: девочка боялась даже рот открыть, чтобы не вырвало, и молча выскочила на крыльцо. Шварц вылетел следом, держа в руках пакет с печеньем.
– Пускай буря утихнет, – выпалил он, сбегая по ступенькам. – Сами будем восстанавливать угасшие силы. Надо было, конечно, термос из рюкзака забрать, там еще чай оставался, да я боялся, баба Катя меня прибьет, если хоть на минутку задержусь. Никогда ее такой не видел. Даже не знаю, отчего она больше разошлась: из-за того, что кашу не ели, или из-за того, что про ковид заговорили. Ладно, надеюсь, к вечеру все успокоится, а то неизвестно, где мы ночевать будем.
За спинами ребят со звоном распахнулось окно.
– Чтоб я вас тут больше не видела! – высунувшись, гневно закричала баба Катя. – Идите вон в Васькин дом – может, пустят вас, а нет – так под забором переночуете! С печеньем своим!
Из окна вылетел рюкзак – Шварц метнулся вперед как заправский вратарь, который ловит роковой мяч. Поймал! И гордо заявил:
– Я не волшебник. Я только учусь. Но ради того, чтоб не разбился термос с чаем, я способен на любые чудеса! – Заглянул в туго набитый рюкзак: – А это что такое?.. Ну надо же, как баба Катя разозлилась: даже конфеты не взяла, которые я ей в подарок привез! А кстати, вот интересно, почему она сказала, что корову нарочно для нас доила? Коров же по утрам в обязательном порядке доят, правильно?
Василиса пожала плечами:
– Не знаю, мы никогда корову не держали: молоко покупали или у Татьяны – ну, у продавщицы этой, или у кого-то еще. А у твоей бабы Кати вообще никогда коровы не было, сам знаешь. Нечего удивляться, что она не знает, когда надо доить. Но давай уже наконец поедим. Я почти на грани голодного обморока!
Они спустились к Волге и уселись на ту же облупленную лодку, на которой сидели недавно. Ветер переменился: дул теперь с берега, и гнилью от воды не тянуло. Ребята с легкостью (долго ли умеючи!) прикончили по пачке печенья, запили чаем, переглянулись и начали было распечатывать по второй пачке, как зашумел тальник, заскрипел песок – и из кустов вывалилась Тусег Ырка. Она была в том же самом купальном халате, а может, и в другом, но тоже в синем и мокром, испачканном в песке. Волосы у девчонки по-прежнему были мокрехоньки – наверное, только что купалась. Своими круглыми выпуклыми глазами она таращилась на печенье с таким изумленным и вместе с тем опасливым выражением, что ребятам стало смешно.
– Хочешь? – протянула ей Василиса одну печенюшку.
Тусег Ырка осторожно взяла ее, осмотрела, обнюхала, лизнула, подумала – и схрумкала на счет «раз». В глазах ее появился воистину детский восторг.
Василиса отдала Тусег Ырке всю пачку, и странная девчонка расправилась с ней с радостью и воодушевлением.
«Бедолага, – сочувственно подумала Василиса. – Такое впечатление, она ест печенье впервые в жизни. Неужели мамаша ее только сырой рыбой кормит? Как-то странно… родная дочка все-таки… Мне мама, если бы живая была, творожное печенье пекла бы и желе клубничное делала! Я бы попросила – и она бы сразу сделала…»
– Слушай, Василиса, по-моему, она еще хочет, – громким шепотом сообщил Шварц, и девочка отвлеклась от своих мыслей.
И в самом деле – рядом с Тусег Ыркой валялись уже две обертки от печенья (ага, значит, и Шварц с ней поделился!), и она с вожделением поглядывала на коробку конфет, ранее предназначавшуюся бабе Кате. Шварц очень необдуманно оставил рюкзак приоткрытым, и Тусег Ырка ее увидела. Ну что ж, глаз у нее алмаз, даром что белый, и соображает она быстро!
– А у нее диабета не будет? – опасливо спросила Василиса, но опоздала: Тусег Ырка уже выхватила коробку из рюкзака и открыла ее с какой-то свирепой жадностью. Сунула в рот конфету прямо в обертке – и тут же с отвращением выплюнула. Слезы выступили у нее на глазах, и эти бесцветные, прозрачные глаза стали еще больше, а взгляд сделался таким жалобным, что Василиса почувствовала: ей безумно жаль эту странную и, по всему видно, несчастную девчонку. Она взяла конфету из коробки, развернула и протянула Тусег Ырке. Та растерянно поморгала, потом сцапала конфету с ладони Василисы и положила в рот. Только сейчас Василиса заметила, какие странные у Тусег Ырки руки: короткопалые, почти без ногтей. И – ой-ой-ой! – у нее было всего четыре пальца! На миг подступила острая брезгливость, когда эти странные и очень холодные пальцы коснулись ладони, но Василиса справилась с собой: криво, но все же улыбнулась…
Однако глаза Тусег Ырки вдруг остекленели, лицо исказилось ужасом. Она бросилась к воде и сильно наклонилась над ней.
