голову тут же пришло самое очевидное в таком случае имя:
— Врач Кхун. Он у нас единственный подозреваемый из числа врачей и прочих медицинских работников.
Мотив врача Кхуна казался предельно ясным: он хотел отомстить за смерть матери, убить свидетельниц и обвинить во всем принца.
— Есть еще медсестра Инён, свидетельница, — пробормотала я. Хотя тут я не могла усмотреть никакого мотива. Но все же мне казалось странным, что она так удачно очутилась рядом с местом убийства придворной дамы Анби. — И что теперь?
Оджин какое-то время смотрел в окно, а потом повернулся ко мне.
— Не гони лошадей, Хён-а, — прошептал он. — Не может быть никаких «и что теперь» до тех пор, пока ты не выздоровеешь; давай притворимся на несколько дней, что все у нас хорошо.
Я озадаченно изучала его, пока он, встав, пересекал комнату.
— Аджумма, — позвал он. Служанка Моккым громко всхрапнула и распахнула глаза. Чиын тоже мгновенно проснулась. — Нужно наложить на старую повязку новый слой.
— Она проснулась? — Старая женщина посмотрела в мою сторону, и в ее глазах засветилась радость: — Она проснулась!
— Слава небесам! — глубоко вздохнула Чиын.
Пока женщины кудахтали надо мной, как две наседки, Оджин вышел из комнаты — дверь закрылась за ним с легким щелчком. Почему он так странно себя ведет? И почему его прощальная ремарка так беспокоит меня? «Давай притворимся, что все у нас хорошо».
— Мы с твоей мамой так волновались! — сказала служанка Моккым. — Боялись самого плохого…
— А за те три дня, что я спала, что-нибудь произошло? — спросила я, все еще глядя на дверь. — Кроме того, что я была ранена. Что еще случилось?
— Да ничего особенного… — Она наклонила голову, нахмурив брови. — Даже не знаю, агасси.
— А я слышала, как мой двоюродный брат говорил, что добыл решающее доказательство, — вступила в разговор Чиын, — но я не знаю, какое именно. Я слышала об этом мельком — он разговаривал с твоей матерью, а я спешила по делам.
Теперь я поняла, почему мне засела в голову эта самая фраза. Оджин велел мне отдыхать, притвориться на несколько дней, что все хорошо, но времени на отдых у нас совершенно не оставалось. Каждый день, каждый час могли оказаться критичными для медсестры Чонсу. Выходит, его слова могли значить только одно.
Он исключил меня из расследования.
И собирается вести его дальше в одиночку.
С трудом встав на ноги, я сказала:
— Помоги мне заплести и уложить волосы.
Служанка Моккым разволновалась, услышав мою просьбу, но я властным взглядом осекла ее. Сжав неодобрительно губы, она занялась моими волосами.
— Но ты не можешь выйти из дома, Хён-а, — запротестовала Чиын, ее взгляд нервно переходил с моей служанки на меня. — Тебе совершенно необходимо отдохнуть.
Я не ответила, но настроена была очень решительно. Я пойду в полицейское отделение и потребую у Оджина ответы на мои вопросы; и сделаю это не в качестве раненой птички, которую он чувствует себя обязанным защищать, но как ыйнё, готовая жизнь положить на то, чтобы узнать правду. Я проделала долгий путь и не позволю ему вывести меня из игры. Слишком многим я пожертвовала ради этой самой правды.
Я надела на голову черную шелковую кариму, может, в последний раз в жизни, и тут услышала голос вышедшей из комнаты Моккым. Она ябедничала на меня матери:
— Госпожа, госпожа! Агасси оделась и вот-вот выйдет из дома!
При помощи Чиын я, морщась при каждом движении, облачилась в шелковую медицинскую форму — темно-синюю юбку и голубое чогори — и добавила последний штрих — припудрила ссадину на лице. И в этот самый момент дверь за моей спиной открылась. Я приготовилась к тому, что мать будет всеми силами пытаться остановить меня.
— Мужчины приходили ко мне не для того, чтобы развлечься, — спокойно сказала она после того, как Чиын, выйдя из комнаты и закрыв за собой дверь, оставила нас наедине, — а когда им надо было поговорить. Твой отец тоже объявлялся у меня, когда что-нибудь задумывал.
Я бросила на нее взгляд через плечо, ошеломленная и немного настороженная. Мать стояла и смотрела на меня, ее черные волосы были гладко причесаны и стянуты в идеальный узел на шее, из которого торчала поблескивающая шпилька. Ее красивое лицо, как и всегда, было совершенно бесстрастно. Через одну ее руку была перекинута соломенная накидка, в другой она держала большую соломенную шляпу.
— Я заставлю его говорить. Мои старые друзья — влиятельные члены Южной партии; они будут рады добыть доказательства невиновности наследного принца. Ведь с их партией будет покончено, если принц утратит свое влияние.
Мой взгляд упал на подол материной юбки, я совершенно ничего не понимала.
— Я подслушивала, — объяснила она. — Ты сказала инспектору, что твой отец подтверждает алиби его высочества. Такое нельзя скрывать.
— Ты… предашь отца?
— Если все будут лгать, то как ты спасешь свою учительницу? Начать нужно с твоего отца. Ему нужно признаться, с кем он был во время убийства. И тогда, надеюсь, многое станет ясно.
Я обдумала ее слова. Если отец во всем признается, его, конечно же, накажут, но медсестру Чонсу это не спасает. Хотя, как сказала мать, это могло стать шагом в правильном направлении — одним из самых трудных шагов.
— Поговорить с ним будет трудно… — прошептала я, не в силах больше выносить ее взгляда. — Он гневается на меня. Приказал нам убираться из его дома.
Я ждала, что она рассердится, страшно разозлится. Ждала, что она велит избавить ее от моего присутствия. Отречется от меня. Но буря не грянула, и я, подняв глаза, встретила ее спокойный решительный взгляд.
— Я уже знаю об этом, — сказала она, и я почувствовала удивление, а затем облегчение. — Заключенные сплетничают, так же как и слуги в отделении полиции, а в столице слухи распространяются быстро. Не беспокойся обо мне. Мне хватит мужества на то, чтобы расстаться с этим домом. — Ее голос смягчился, брови сошлись на переносице. — Мы с тобой должны быть храбрыми, Пэк-хён. Но ты должна быть храбрее меня. Ты должна спасти медсестру Чонсу.
Я едва верила своим ушам. Я не узнавала свою мать.
— Да какое тебе дело до того, что станется с медсестрой Чонсу? — Еще месяц назад мне бы в голову не пришло такое спросить, но с тех пор многое изменилось. — Ты бросила меня у дома свиданий посреди зимы!
Но теперь в моих воспоминаниях об этом случае перед тем кибаном я была не одна. В заснеженной сцене появилось еще одно действующее лицо — тень, сидевшая в студеном паланкине, следившая за
