я пригнула голову к гриве коня, чтобы спрятать текущие слезы. Боль пронзила меня еще сильнее, тысячи микроскопических лезвий вонзились в спину и, казалось, перепиливали кости. С каждым вдохом я будто проглатывала осколки льда, дышать полноценно было невозможно. Потому я дышала очень поверхностно, голова у меня кружилась; я бы непременно упала с лошади, если бы Оджин не обнимал меня.
Как только мы оказались перед моим домом, он соскочил с лошади и помог слезть мне; он был очень осторожен и ни разу не задел мою рану. Я думала, все ужасы остались позади, но когда Оджин помог мне доковылять до двери, я изведала еще один кошмар. Потому что вспомнила, как вчера перед моей тюремной камерой стоял отец, как все мои надежды и мечты приказали долго жить под тяжким грузом его слов. Дом перед нами не был моим, это было имущество отца. Не был он и домом моей матери.
Дышать становилась все труднее, я чувствовала, как слабеют ноги.
— Я должна рассказать вам, — выдохнула я, пытаясь отогнать боль потери в груди и боль от наконечника острой стрелы в плече. — Я нашла доказательство… в покоях наследного принца…
Голова кружилась, я спотыкалась, Оджин еще крепче обнял меня, чтобы я не упала.
— Не покидай меня, Хён-а, — в отчаянии сказал он. — Осталось всего несколько шагов.
Всего несколько шагов — и кости мои обратились водой, я утратила слух, меня тесно обступили тени. И я погрузилась в доброжелательную и желанную темноту.
* * *
Поначалу я слышала только далекое эхо чьих-то голосов.
— Это специальный наркотический порошок, — сказал мужской голос; казалось, я слышу его из-под воды. — Я растворю его в вине, и он облегчит боль.
Кто-то приподнял мне голову и влил в рот какую-то жидкость, и я снова провалилась в пустоту.
* * *
Открыв глаза, я увидела перед собой калейдоскоп самых разных цветов, которые медленно образовывали знакомые формы. Комнату освещали первые лучи солнца. Служанка Моккым и — к моему удивлению — Чиын сидели у стены, кивая во сне головами.
А затем мой взгляд остановился на Оджине.
Он сидел на корточках, с закатанными рукавами, перед лоханью с водой. Прополоскав край шелкового одеяла, он его выжал, а затем снова прополоскал. Но маленькое красное пятнышко все не сходило. Рядом со мной на подносе лежал окровавленный наконечник стрелы на сломанном древке. Кровь, должно быть, брызнула на одеяло, когда наконечник вынимали. Оджин, решительно хмуря брови, опять опустил одеяло в воду. Это было странное зрелище — молодой человек в синем шелке и черной полицейской шляпе, сгорбившись, стирает, совсем как обычный слуга.
Я лежала, боясь пошевелиться, но потом все же решилась прочистить горло и сказала:
— Кровь засохла. Ее не отстирать.
Оджин поднял глаза и с облегчением произнес:
— Ты проснулась. Как себя чувствуешь?
— Болит. — Я осторожно взяла стрелу и повертела в пальцах, пытаясь сделать вид, что дворцовый инцидент не произвел на меня особого впечатления. — Но я с этим справлюсь.
Оджин поднялся на ноги и подошел ко мне. Помог сесть, наклонился и осмотрел плечо.
— Повязка промокла. Но врач велел не снимать ее, потому что она должна давить на рану. Я попрошу служанку наложить новый слой ткани поверх старых. — Он повернулся, чтобы пойти за служанкой.
— Подождите, — я схватила его за полу халата, но быстро отдернула руку. — Что было этой ночью, наыри? Я ничего не помню с того момента, как мы приехали.
— Прошло три дня.
Я пораженно моргнула:
— Три?
— Наверное, наложились друг на друга рана и шок от случившегося, но ты проспала три дня. — Он немного помолчал. — И еще ты попросила дать тебе наркотики, чтобы облегчить боль.
— Я ничего этого не помню, — пробормотала я. — Ничего не помню…
Осторожно забрав у меня стрелу, он положил ее обратно на поднос, а затем убрал его с глаз долой. Словно не хотел вспоминать о произошедшем.
— Ты заснула, а мне удалось найти местного доктора. — Он не отрывал взгляда от своей руки, сильно покрасневшей от попыток отстирать кровь. — Но я не мог доверять ему, особенно после того, как он сказал, что стрелу нужно оставить в ране. Я не раз видел, как это приводило к смертельным инфекциям. И потому на следующий день я вызвал столичного врача. Он много раз имел дело с подобными ранами и достал наконечник в считаные секунды. Сказал, тебе очень повезло, что стрела не вонзилась в кость.
Оджин вздохнул и принялся рассматривать ширму у кровати, словно ему нравились краски.
— Рана заживет сама по себе.
Он, понимала я, избегает моего взгляда. Должно быть, за эти три дня случилось что-то еще, о чем он не хочет рассказывать.
— Что не так?
Выражение его лица стало нерешительным.
— Я хотел пока отложить разговоры, дать тебе отдохнуть. Но, похоже, времени у нас не остается.
— О чем вы хотели поговорить?
— Прежде чем заснуть, ты сказала, что нашла во внутренних покоях принца какое-то доказательство.
Воспоминания о том дне ворвались в мое сознание. Поблескивающий черный лук, стрела, направленная мне в голову. Я поспешила спрятать руки в складках юбки, чтобы скрыть вернувшуюся дрожь.
— Помните, о чем я рассказала вам несколько дней тому назад? Что наследный принц заявил, будто мой отец подтверждает его алиби?
Оджин по-прежнему не смотрел на меня.
— Продолжай.
— Он сказал, что преступник наткнулся на него, спасаясь бегством. И уронил свое оружие. Я заметила, куда он смотрел, когда говорил об этом, и три дня тому назад, оказавшись в его покоях в одиночестве… Я решила выяснить, что это было.
— И принц застал тебя за этим занятием. — Лицо Оджина окаменело. — И чуть не убил.
— Оно того стоило, — вызывающе ответила я. Мне не понравилось, как он со мной разговаривал, — будто я совершила нечто неподобающее. Ведь он сам попросил меня помочь ему с расследованием.
Вокруг нас сгустилась напряженная тишина, я продолжала смотреть на Оджина и ждала, когда он начнет задавать вопросы. Но он молчал, и тогда я сдалась и выпалила:
— Ну что, наыри? Хотите узнать, что я нашла, или нет?
Он провел ладонью по лицу.
— И что же ты нашла?
— Пичхим. Это такой медицинский инструмент, с помощью которого делают надрезы.
Всю его суровую неподвижность как рукой сняло.
— Пичхим? Но при чем здесь какой-то медицинский инструмент?
— Я тоже удивилась.
Он скрестил руки на груди и насупил брови. А потом, через довольно продолжительное время, пробормотал:
— Убийца знаком с этим инструментом. Он схватился за пичхим, потому что умеет им пользоваться.
Мне в
