В случае Тарьи речь шла о дистанционном воздействии высокой температуры на локализованные участки органов других живых существ – именно так звучало предварительное заключение Инги Хальсонт. Окончательным анализом сверхъестественной способности Тарьи Нурми дальше будут заниматься ученые-криптоморфологи, но Эрик, как правило, почти никогда не интересовался результатом их работы: его дело – ликвидировать опасных криптоморфов, а не заниматься пустопорожними рассуждениями о природе их способностей.
Попрощавшись с Ингой, Эрик решил не возвращаться в Отдел, где в это время корпела над отчетом его напарница: рабочий день подошел к концу, и можно было смело отправляться домой.
* * *
Эрик погасил лампочку на потолке и, усевшись в потертое кресло из «Икеи», уставился на огонь в камине, который служил единственным источником света: жалюзи закрывали окна, поэтому в комнате было темно.
Раскаленные желто-оранжевые всполохи каждый раз напоминали ему о пламени, в котором заживо сгорела Агния, и эти воспоминания вызывали боль, приносившую странное садистическое наслаждение. Вечная, неутихающая, испепеляющая боль служила одновременно наказанием за его грехи – и доказательством того, что его чувства к любимой девушке когда-то были реальностью, а не сном.
Чтобы отвлечься от мыслей про Агнию, Эрик решил подумать о другой девушке, которая совсем недавно внезапно появилась в его жизни. Он не хотел их сравнивать, но все-таки не мог не отметить: если что и объединяло Агнию и Руну, так это невероятное упрямство и желание во что бы то ни стало быть лучшей.
Эрик невольно улыбнулся, когда вспомнил о том, с каким наигранно равнодушной физиономией Руна старательно делала вид, что ее совсем не ранят колкости напарника. Конечно, Эрику следовало немного умерить пыл в желании как можно сильнее задеть и обидеть Руну, но на случай подобных угрызений совести он уже давно приберег оправдание. Эрик вел себя как последняя скотина из лучших побуждений, ведь только так он мог быть уверен, что не причинит Руне большего вреда, чем его обидные слова.
Он прикрыл глаза, наслаждаясь теплом от камина. Перед мысленным взором вставали все недавние разговоры и споры с Руной: он вспоминал ее пытливый взгляд, упрямо нахмуренные брови, сосредоточенное лицо. Он снова поразился решимости, с которой Руна метко застрелила Тарью Нурми… Своим поступком она спасла жизнь Филипа Куверта – человека, в невиновности которого сомневался сам Эрик, хоть и не говорил об этом Руне, чтобы лишний раз не напоминать о неоднозначности ее поступка.
Да, Эрик знал, что был последней сволочью, и всячески поддерживал этот образ среди сотрудников Департамента, но, несмотря на годы отвратительного отношения к коллегам, у него все равно оставались моральные принципы, которые он никогда бы не нарушил. Одним из таких принципов являлось уважительное, скорее даже деликатное отношение к тяжелому моральному выбору, который рано или поздно совершал каждый агент Департамента. Руне Ларк пришлось сделать этот шаг слишком рано – в первые дни работы в Отделе криминальных расследований, и Эрик понимал, насколько трудным для нее оказалось это решение.
Он помнил своего первого застреленного криптоморфа – мальчишку, обладавшего паранормальной способностью управлять стаей голодных бродячих псов, которые по ночам нападали на припозднившихся горожан на темных улицах Нивенштадта. Этот мальчишка до сих пор являлся Эрику во снах. И он знал наверняка, что теперь Руна Ларк обречена видеть перекошенное от злобы лицо Тарьи Нурми всякий раз, когда ей будут сниться кошмары…
Эрик открыл глаза и задумчиво коснулся подбородка. Он вдруг понял, что та решимость, с которой Руна застрелила Тарью, таила в себе еще один неожиданный вывод: его напарница оказалась куда более непростым и опасным человеком, чем он думал еще совсем недавно.
Взгляд Эрика упал на журнальный столик, на котором лежали неоплаченные счета, рекламные букеты и запечатанный конверт. Что ж, настало время его раскрыть.
Внутри конверта оказались свернутый вдвое лист бумаги и еще один конверт – пожелтевшей, меньше размером и плотный на ощупь: судя по всему, внутри него находилась открытка или фотография. Эрик развернул письмо и увидел знакомый, но уже почти забытый почерк мамы:
«Дорогой Эрик!
Я не знаю, читаешь ли ты мои письма, но я в очередной раз пишу тебе, чтобы сказать: мы с Хельгой очень сильно по тебе скучаем. У нас все хорошо. Лето в этом году выдалось необычно теплое и сухое, и это немного странно, ведь живем мы на самом севере страны. Впрочем, говорят, в Нивенштадте как обычно идут дожди…
Недавно я разбирала коробки со старыми вещами – некоторые из них так и остались нераспакованными после переезда. Представляешь, у нас с Хельгой все никак не было времени до них добраться…
В одной коробке среди семейных фотоальбомов и памятных сувениров я обнаружила фотографию, которая, наверное, случайно затесалась среди прочих снимков. С тех пор прошло уже много лет, и я подумала, что тебе будет важно снова ее увидеть. Я решила отправить фотографию вместе с моим…»
Дальше Эрик читать не стал. Он скомкал лист бумаги и швырнул его в камин – точно так же он поступал со всеми письмами от матери и сестры. Пламя вспыхнуло, пожирая весточку из прошлой жизни.
Стиснув челюсти до зубовного скрежета, Эрик раскрыл второй конверт и вытащил оттуда фотографию, при виде которой сердце сжалось от невыносимой боли.
На снимке счастливо улыбались Эрик и Агния: они обнимали друг друга на фоне колеса обозрения в Центральном парке Нивенштадта. Эрик помнил день, когда была сделана эта фотография: середина октября, бабье лето, опавшие листья под ногами, теплый воздух и яркое солнце, которое совсем скоро надолго скроется за пеленой туч…
Эрик познакомился с Агнией незадолго до этого дня – в сентябре, в начале учебного года: она только поступила на первый курс Университета, а Эрику предстояло отучиться еще один год. Ученые и врачи с осторожным оптимизмом рапортовали о том, что последняя волна пандемии КРИМОР действительно стала последней, а это означало, что рестораны, кинотеатры и парки с аттракционами снова могли принимать посетителей без всяких ограничений. Дождавшись ближайшего погожего дня, Эрик пригласил Агнию в Центральный парк, где они весело провели несколько часов, катаясь на аттракционах и поглощая тонны мороженого и попкорна.
В тот момент Эрик ощущал себя безмерно счастливым. До смерти Агнии оставалось два месяца…
Эрик порвал фотографию на мелкие части и выкинул ее в камин вслед за письмом от матери: прошлое сгорало в огне, как сгорела когда-то Агния.
Эрик тряхнул головой и поднялся с места: нечего раскисать, пора заняться делом – традиционной вечерней тренировкой!
* * *
Дождь закончился, когда машина Руны пересекла железнодорожные пути, и, проехав еще два километра по дороге, проходившей через промышленную зону с вереницей складов, оказалась в Свартдаме.
Руна уже и забыла, когда в последний раз была в этом заброшенном квартале. Она поразилась запустению, в которое пришел Свартдам за последние годы. И как Рейнар не боится жить в этой дыре?
