мой братишка звал в тот раз.
– Я тебе не мышка.
Забираю у него респиратор и бросаю на Зейна короткий взгляд.
– Далеко не уходи, – приказывает он.
Прохожу мимо братьев и слышу голос старшего из них.
– Алекс, будь послушной девочкой.
Натягиваю респиратор и внутренне содрогаюсь. Плевать что им уже кто-то пользовался, страх заражения тревожит меня сильнее.
Старший брат ещё более невыносим, чем младший. Даже боюсь представить, как выглядит их отец. Скорее всего он несносный хам и полнейший идиот, иначе и быть не может.
Выхожу на первый этаж. По всему периметру стоят вооруженные люди в черном обмундировании. Не нужно быть ведуньей, чтобы понять – эти люди пришли с Закари Келлером.
Даже от одного имени, произнесенного в мыслях, становится не по себе.
Слева лестница, ведущая на второй этаж, и даже на лестнице военные. Поднимаюсь и вижу вывеску с единственными целыми окнами. "Все для тату-мастера".
Да ладно?!
Когда я бежала от местных, то даже не видела этого рая.
Ноги сами несут меня к двери. Толкаю её, и с сожалением понимаю – заперто. Я безумно хочу туда попасть. Уже чувствую в руках тяжесть машинки, запах красок, а в голове рисуется картинка, которую я сама себе набью. Мечта.
Вхожу в соседний магазин, тут когда-то продавали стильные вещи для мотоциклов. Беру какую-то трубу и выхожу из магазина. Смотрю на людей в чёрном. Никто даже не поворачивается в мою сторону. Замахиваюсь, они не реагируют. Ладно.
Бам!
Стекло не разбивается, а по рукам идёт встряска от трубы.
Никто так и не обернулся в мою сторону.
Встаю в позу бейсболиста, замахиваюсь посильнее.
Ба-бах, и витрина разлетается на маленькие бриллианты.
Военные так и стоят.
– Какая я неуклюжая.
Переступаю через стекло, хватаю корзинку для покупок и скидываю с прилавков всё, что только может мне пригодиться. С сожалением осознаю, что я мародёр. Да и хрен с ним! Уже и так все разграблено, а краски, иглы, болванки – они в апокалипсис никому не нужны.
Никому, кроме меня.
Направляюсь к выходу и вижу братьев, которые смотрят на меня, Зейн с недовольством, Закари с интересом.
– Тут было открыто, – говорю я.
– Сомневаюсь, – говорит Зейн. – Идём.
Хрустя стёклами, выбираюсь из магазина и косо поглядывая на старшего Келлера, бреду за младшим.
– Алекс, – окликает меня Закари.
Оборачиваюсь и больше на его лице не вижу никакой улыбки. Сейчас он пугает меня куда больше, чем полковник.
– Если ты скажешь, что видела меня здесь, то я убью тебя.
И я ему верю. Верю кровожадности в его глазах и стали в голосе. Он действительно сделает это и даже глазом не моргнет. Отворачиваюсь и как можно быстрее догоняю Зейна, и осознаю, что рядом с ним я чувствую себя под защитой.
Глава двадцать первая
Толкаю дверь и вхожу в комнату к маме. Её тут нет, как и Лари, который сейчас на очередной тренировке вместе с командой Оливии. В помещении только Лекса с животом, который кажется вот-вот лопнет, на её кровати сидит Габи и вроде как ковыряет в носу. Лекса положив одну руку себе на живот разглядывает девочку и даже не замечает, что я пришла. В последнее время сестра очень рассеяна, а порой мне вообще кажется, что она немного поехала головой.
– Как ты? – спрашиваю сестру, и она, моргнув, выныривает из своих мыслей.
– Зачем она это делает? – шепотом спрашивает Лекса.
Перевожу взгляд на Габи, потом на сестру.
– Что именно?
– Габи уже минут пять ковыряется в носу, девочки так себя не ведут.
– Боже, Лекса, ей около трёх лет, чего ты от неё хочешь? Чтобы она пила чай из миниатюрной кружки, оттопырив мизинец или вышивала крестиком?
Сестра переводит на меня серьезный взгляд и спрашивает:
– То есть мой малыш тоже будет ковырять в носу?
Ну вот, об этом я и говорила, очередные странные размышления.
– Безусловно.
– Ужас какой.
Опускаюсь на край кровати и смотрю на сестру с улыбкой.
– А ещё поговаривают, что малыши какают, писают, срыгивают и ещё много интересных вещей вытворяют.
Лекса отодвигается от Габи и тут же морщится.
– Это ужас, я даже не знаю, как справлюсь со всем этим.
– Ты сильная.
Сестра печально улыбается и говорит, смотря на меня:
– Ты так не считаешь, но спасибо за поддержку.
Ничего не отвечаю, но с болью смотрю на сестру, которая заметно округлилась не только в животе, от её точёной фигуры не осталось ни следа. Лекса пытается усесться поудобнее, но каждое движение даётся ей с трудом, она морщится и тихо стонет.
– Доминик уже отпинал мне все внутренности, скажи мне, за что он меня так не любит?
– Ты придумала имя?
– Да, вчера с мамой долго разговаривали об этом и решили, что малыша будут звать Доминик. Когда он будет маленьким я буду называть его – Доми. Когда вырастет и станет непослушным, буду кричать – Доминик.
– Отлично придумано.
– Я так устала, постоянно хочу спать, но уснуть не могу. Хочу есть, но не хочу. И вообще всё очень странно, и я часто стала думать о том, что что-то пойдет не так. Я в этом уверена и мне… мне страшно от этого.
Подсаживаюсь ближе к Лексе и говорю:
– Всё будет хорошо.
– Ты этого не можешь знать.
– Но ведь лучше думать так, чем терзать себя вымышленными проблемами.
– Что это у тебя с лицом?
Прикасаюсь к скуле, и меня моментально уносит в воспоминания о прошедшей вылазке, которая закончилась только вчера. Это было тяжело. С каждым разом зараженные становятся всё яростнее и сильнее. Дождь, которому я была свидетелем четыре месяца назад, изменил их. Тела зараженных словно покрылись бронёй цвета аметиста. И теперь, спустя столько времени, они стали охотиться на не зараженных. Раньше, они просто бросались на нас из-за какой-то ярости, что сидела у них внутри. А теперь они голодны. Я не думала об этом вплоть до того, пока на Пантифика не напал один зараженный, он не пытался нанести ему вред как раньше, но тут же вцепился зубами в руку, благодаря только плотной куртке, зараженный не добрался до тела.
И с каждым разом, что мы выходим за периметр, то находим не просто тела погибших, а обглоданные до костей останки. Человек больше не является самым опасным хищником, теперь мы – те, кто не заразились, стали едой, которая необходима для зараженных.
– Так что с лицом? – спрашивает Лекса и вытаскивает меня из воспоминаний.
– Ничего. Упала.
– Ты каждый раз так говоришь, – недовольно
