воду с рук.
– По шагам.
– Я хожу как-то по-особенному?
– Очень-очень громко, – усмехнулся Альгидрас.
Я улыбнулась в ответ, но тут же вспомнила, сколько волнений пережила за эту неделю.
– Куда ты уезжал?
– Нам нельзя долго одним быть, – тут же откликнулся он.
Я горько усмехнулась, понимая, что ничего не изменилось. Я могу сколько угодно изводить себя беспокойством о нем, бессонными ночами и глупыми мечтами – для него это ничего не значит. Ему просто плевать. Он готов тратить на меня свое время, только когда ему нужны ответы или взгляд со стороны. Мои же вопросы так и будут натыкаться на отговорки. Меня захлестнуло жгучей обидой. О чем я тут недавно грезила? Что у меня есть Альгидрас, я могу быть с ним самой собой, он мне поможет?.. Легковерная дура! Никого и ничего у меня здесь нет, кроме нелепой и ненужной влюбленности в человека, которому на меня откровенно плевать.
– Сейчас не время об этом говорить. Правда. – Надо же, в его голосе даже появились виноватые нотки. Да по такому актеру все подмостки мира просто рыдают!
– Ненавижу тебя! – выдохнула я, вкладывая в это слово все, что передумала о нем за последние дни. – Я неделю сходила с ума от беспокойства за тебя. Добронега сказала, что ты уехал один! Здесь война идет. Квары эти ваши проклятые лезут раз за разом…
– Я же уже гово… – начал было Альгидрас.
– Да плевать мне на то, что ты там говорил! Эта твоя дурацкая Святыня не просто чувства мне навеивает. Не знаю, как это для тебя, а я беспокоюсь! Я…
Я резко отвернулась, лишь бы не видеть его лицо. Потому что в том, как расширились его глаза, как он открыл рот, чтобы возразить, но так ничего и не сказал, как нервно потянул завязку плаща – во всем этом мое глупое сердце умудрилось увидеть взволнованность, неравнодушие, любовь до гроба и прочую чушь. И я дико ненавидела себя в эту минуту за слабость. Гораздо больше, чем его за этот растерянный вид. К тому же мое лицо горело, и я понимала, что близка к тому, чтобы позорно разрыдаться от бессилия.
– Послушай, – раздалось за моей спиной.
Я усмехнулась, осознав, что он даже имени моего не знает. И ни разу не попытался узнать за это время. Равнодушная гадина!
Резко развернувшись, я сказала:
– Злата хотела воды!
Он протянул руку, и я вложила в нее флягу. На миг мои пальцы коснулись его холодной мокрой ладони, и я невольно вздрогнула. Альгидрас не мог этого не заметить, однако сделал вид, что ничего не произошло. Он молча набрал воду во флягу, плотно закрыл ее пробкой и передал мне. Я сжала обеими руками холодную флягу и подняла на него взгляд. Вид у него и вправду был виноватый, вот только я ему больше не верила. Осталось лишь добиться того, чтобы я начала его спокойно воспринимать. Ну, это тоже поправимо. В конце концов, я еду к Миролюбу.
– Знаешь, я, кажется, нашла способ справиться с чарами твоей Святыни, – бодро произнесла я.
– Какой? – осторожно спросил Альгидрас, продолжая смотреть мне в глаза, что меня дико раздражало.
– Я выйду замуж за Миролюба и уеду в Каменицу, – улыбнулась я, хотя внутри все сжалось от одной этой мысли.
– Что? – переспросил Альгидрас, будто не понял, что я сказала.
– Ты слышал, – откликнулась я.
Альгидрас помотал головой, точно пытаясь прояснить мысли, и уточнил:
– А чем это поможет?
И вот тут я чуть не взвыла, потому что либо это были новые грани его жестокости, либо непроходимая тупость. Я даже не знала, к какому варианту склоняться.
– Поможет забыть о тебе раз и навсегда, – улыбнулась я, чувствуя, что еще пара его реплик, и я уже не смогу сдержать слез.
Он, вероятно, тоже это почувствовал, потому что шагнул ко мне и попытался взять за плечи, но я вывернулась и бросилась прочь от ручья. Тут же зацепилась за злосчастный корень и едва не пропахала носом землю. Альгидрас схватил меня и с силой прижал спиной к своей груди.
– Успокойся. Слышишь? Мы не одни здесь. Нельзя. Если кто что подумает, беда будет.
– Отпусти!
– Ты сперва успокойся.
– Отпусти! – прошипела я.
Он ослабил хватку, однако не выпустил. Я не стала вырываться, потому что поняла всю тщетность этой затеи. Вместо этого пригладила волосы, поправила душегрею.
– Мне умыться нужно! – подала я голос, потому что чувствовала, что мое лицо просто пылает.
Как я в таком виде покажусь на поляне? Ожидала, что он меня выпустит, однако он убрал лишь одну руку, повозился за моей спиной и протянул открытую флягу, которая до того болталась на его поясе. Я плеснула на руку, умылась, утерлась рукавом и, не оборачиваясь, вернула флягу.
– Пусти!
На этот раз он отпустил меня без разговоров. Я успела подняться на пригорок, когда мне в спину прозвучало:
– Это не поможет. Свадьба с княжичем. Только хуже будет. Не делай так.
– Тебе-то что? – оглянулась я.
– Я волнуюсь о тебе. Свадьбой ты хуже сделаешь!
– Пф! Волнуйся о ком-нибудь другом. Вот найди себе женщину и волнуйся. А меня оставь в покое.
– Женщина тоже не поможет. Отвлечет разве что.
– Отвлечет, говоришь? – Злость вперемешку с ревностью полыхнула во мне с новой силой.
– Я не… Я не о том… – зачастил Альгидрас. – Я хотел сказать…
– Иди! Отвлекайся!
С этими словами я направилась к поляне, по пути приметив цветок, который недавно засунул мне за ухо Горислав. Со злостью лупанув по ветке кустарника, я сбила цветок на землю. «Отвлечет это его! Подлец!»
По лицу больно хлестнула ветка, но я даже не обратила на это внимания.
Злата обрадовалась ледяной воде так, будто я принесла ей жареных рябчиков в ананасах. Добронега же встретила меня пытливым взглядом. Я прекрасно понимала, почему она так смотрит: мои щеки до сих пор пылали, а дыхание все никак не желало выравниваться. А уж сердце колотилось так, что его наверняка было слышно на всей поляне.
– Присядь-ка, дочка, – подвинулась Добронега, похлопав по бревну рядом с собой.
– Я уже насиделась, – напряженно ответила я и осталась стоять, игнорируя взгляд матери Радима. Я понимала: рано или поздно нам придется обсудить мое сегодняшнее поведение, но малодушно надеялась, что она не станет воспитывать меня при воинах.
Альгидрас появился из леса минут через пять и выглядел так, будто ничего не произошло. Я мысленно пожелала ему споткнуться и принялась расхаживать по поляне в попытках успокоиться.
Мужчины косились на меня, однако от комментариев воздерживались. Правда, когда я в очередной раз наступила на сухую ветку и та громко хрустнула, Горислав, чинивший какой-то ремень недалеко от того места, где я проходила, пробормотал словно бы себе под нос, но так, что его услышали все:
– Как медведь в валежнике.
Я гневно смерила его взглядом, однако он не поднял головы, продолжая увлеченно тянуть ремень сквозь какую-то пряжку. Я хотела огрызнуться, но передумала.
Всхрапнувший поблизости конь заставил меня вздрогнуть и поспешить к Добронеге, стараясь при этом не наступать на ветки. На этот раз мать Радима не посмотрела в мою сторону, и это заставило меня почувствовать себя виноватой, в то время как истинный виновник произошедшего преспокойно помогал костровому что-то там чистить и явно ни о чем не переживал. Почему на привале готовкой еды занимаются мужчины, я даже спрашивать не стала. «Вероятно, так принято, – с иронией подумала я. – Другого ответа от них все равно не дождешься».
Когда Альгидрас, раздававший с костровым еду, протянул мне миску с малосъедобной на вид похлебкой, мне жутко захотелось огреть его деревянной ложкой, однако я молча приняла миску, думая, что нужно было оставаться в Свири. В Каменицу мне не терпелось!
Второй отрезок пути прошел так же скучно, как и первый. С той лишь разницей, что с утра я сперва волновалась, полагая, что Альгидраса нет, а потом, как дура, радовалась, что он все-таки едет рядом. Теперь же осознание того, что в паре метров от повозки со стороны Златы идет его конь, заставляло меня нервно ерзать в попытках совладать с гневом. Добронега на меня больше не смотрела, но я была уверена, что она успела напридумывать невесть чего.
От мысли, что мы будем ехать до темноты, хотелось взвыть, потому что сидеть на одном месте не было никаких сил. Единственным, что останавливало меня от того, чтобы начать жаловаться, было поведение Златы. Она постоянно нюхала какой-то резко пахнувший мешочек, укладывалась то на один бок, то на другой, то отодвигала полог, то, наоборот, задергивала, но не жаловалась. Лишь иногда перекидывалась парой ничего не значивших фраз с Добронегой.
Я в разговоре не участвовала. Отчасти из-за данного
