вдалеке гуляло эхо отдалённых криков, и на последних ступенях до нас донеслись пара громких хлопков — и всё затихло совсем.
У подножия лестницы чуть не споткнулись ещё о двоих наёмников. Один был в отключке, второй — едва слышно постанывал. Даллейн перешагнул через них, посветил по сторонам, наткнулся лучом фонаря ещё на одну дверь и шагнул к ней.
У двери разлеглись ещё два тела, а сама дверка оказалась запертой на магический засов. Даллейн примерился, пробормотал что-то — и просто выдрал дверь из стены при помощи Дара.
В нос ударил густой, терпкий и настоянный запах грибов, смешанный с запахом земли, ветхости и чего-то ещё, знакомого, сладко-солёного. Глаза не сразу справились со светом — слишком много бирюзовых отсветов, ярких переливов от ракушек флектусов. Так что я сперва не разобрал, что это стоит на середине зала. И почему между стен эхом отдаётся невозмутимое густое «кап-кап-кап».
— Девятеро, что за… — прохрипел не такой уж невозмутивый господин Даллейн.
Мы стояли в старом трюфельном хранилище — приземистом и широком, вдоль стен ещё сохранились остатки полок, на которых вызревали рубиновые трюфеля. А посреди хранилища расположился алтарь. Деревянный и грубый, в виде плоской ладьи.
На алтаре лежало тело. Мужчина лет тридцати, с виду — то ли учёный, то ли деятель искусства: нежные, тонкие пальцы, худые руки, аккуратная бородка. Лёгкая полуулыбка — словно смотрит сны.
И кровь, которая пропитала доски, капает на пол, стекает по желобочкам в ноги, к пазу, где неярко сияет бирюзовый кристалл, обточенный в форме щита.
Я ощупал шею бедолаги, на всякий случай пошарил по поясу — вдруг да поможет кроветвор. Почти сразу понял — не поможет, такую потерю не восполнить, да и сердце не бьётся уже — трепещет, замирая.
Даллейн тем временем вынул из углубления защитный артефакт. Брезгливо коснулся пальцами нижней части — испачканной алым.
— Защита на крови?
— Артефакт-преобразователь.
В темноте у дверного проёма блеснула брошь-бабочка. Серебристо-багряным, почти кровавым отсветом. Вслед за бабочкой из темноты выплыла безмятежная физиономия устранителя.
— Да… их называют ещё артефактами-передатчиками. Трансформами или вампирами. Обычные амулеты — просто резервуары для магии. Их запитывают Мастера или маги при помощи Дара. Артефакты-трансформы способны восполняться сами: преобразовывать энергию иного рода и переплавлять её в магию. Чаще всего эмоции — страсть, гнев, печаль… страдания. Иногда смерть. И временами…
Он неспешно приближался к алтарю, пока проговаривал это. Обвёл пальцами желобок для стекающей крови — словно прикасался к чему-то знакомому. Может, мне показалось — но на лице «клыка» — полускрытом тенями — в этот момент проступило что-то вроде нежности.
— Артефакты-трансформы часто используют для защиты — как видите, их возможности очень велики. Даже когда они действуют напрямик, без накопления сил.
Даллейн пялился на кристальный щит в своей руке с омерзением
— Припоминаю, я читал о таком… в основном времён Войны Артефактов. Но это под строжайшим запретом. Даже использовать артефакт такого типа…
Настала моя очередь проявлять эрудицию.
— От двадцати пяти до пожизненного на Северных Рифах. С Мастерами, которые осмелятся такое создать, разбираются свои, в Мастерграде. Я бы так сказал, эти парни нехило так рисковали.
Приходилось болтать, чтобы заглушать подступающую тошноту. От кроваво-грибного запашка, медленного, вязкого звука падения кровавых капель, да ещё от физиономии устранителя — такой проникновенной, будто он встретил свою давно потерянную тётушку. По счастью, Даллейн вспомнил, что мы тут вроде как по делу, завернул артефакт-трансформ в платок и сунул в карман.
— Господин Нэйш, вам удалось найти лабораторию?
Под лаборатории оказались отведены два других подземных хранилища. В одном, наверное, хранились основные записи, потому там остались головешки да перебитые колбы. В другом зале нам улыбнулась какая-никакая удача.
Нэйш успел вырубить тройку наёмников посередь процесса зачистки. Записей на нашу долю не осталось, зато удалось увидеть обстановку. Довольно солидную — видно, денег не жалели. Перегонные кубы и колбы, клетки с дохлыми теперь уже крысами, бутыли с разными заманчивыми химикалиями — большей частью битые — лупы и микроскопы, пара амулетов невыясненного значения.
Даллейн заметил, что тут нужна полная опись, и сунулся наверх за своими людьми. Оставив меня в компании из трёх бессознательных и одного отмороженного.
— Знакомые, Лайл? — осведомился Нэйш, пока я притворялся, что по уши занят хладными тушками отключённых наёмников.
— Не то чтобы мы вместе пили пивко, но они из завсегдатаев «Честной вдовушки». «Уборщики», ранга четвёртого… а вот и бляхи.
Двое парней поближе к двери были вполне в пристойном состоянии для допроса. Третий, в глубине помещения, был в состоянии непристойном. Похоже, ему от души надавали по болевым точкам, а на закуску впечатали физиономией в стол с битым стеклом.
— А с этим типчиком у вас возникла личная неприязнь?
— Ну, он порвал мне костюм.
Устранитель с беспредельной скорбью изучал прореху на сюртуке. Таллея была прорвана на левом плече, с самого края.
— Боженьки, да как ты его в живых-то вообще оставил. Стоп, — мой взгляд упал на вывернутую кисть бедолаги. — У него же знак Огня. И как он ухитрился нанести твоему сюртуку ранение — вы что сошлись врукопашную, и он хватанул тебя зубами?
Нэйш слегка пожал плечами.
— Какое-то оружие с Пустошей.
Крыса внутри замерла. С Пустошей — стало быть, не-магическое?
— Версия с зубами мне нравилась больше. А насчёт оружия…
Пришлось заползти под стол — туда оно отлетело после того, как Нэйш вывернул кисть наёмнику. Гладенькая серебристая игрушка, похожая на во много раз уменьшенную пушку, из которой фейерверки пускают. Удобная ручка — не скользят ладони. Спусковой крючок. Я перевёл рычажок и вскрыл «гнездовье», где в уютных гнёздышках расположились восемь серебряных пулек. Одно гнёздышко было пустым.
— «Горевестник». Так эту штуку называют на Пустошах. Из-за мелкого размера, да и звук пронзительный. Стреляет за счёт взрывчатого состава — он вот в эту ёмкость подаётся. Вир знает, из чего они его делают в Гегемонии — пустошники своих секретов не выдают.
На миг позволил себе прикрыть глаза — и провалиться в прошлое четырёхлетней давности. В прогулочки по чистым, усыпанным песком дорожкам, под нескончаемое журчание мягкого голоса: «В Гегемонии знают, на что ставить, сынок, и нельзя недооценивать их изобретения. А теперь вглядись в мишень, опусти дуло вот так…»
«Горевестник» привычно соскользнул в руку, я опустил дуло, прицеливаясь в пустоту. Открыл глаза.
Дуло смотрело аккурат в настороженный прищур моего напарничка.
— Не знал, что ты разбираешься в оружии Пустошей.
— Был у меня знакомый, помешанный на этом деле. Тоже, в общем, коллекционер на свой лад. Разве что собирал не бабочек.
