Они вышли из-за угла в тот момент, когда двери лифта раскрылись и Луговой готов был войти в него.
— Стойте, доктор.
Луговой обернулся и непонимающе посмотрел на них. Кольт в руке Суворова не дрожал. В глазах агента КГБ горели презрение и отвращение.
— Дурак! — крикнул Луговой, начиная понимать, что происходит. — Проклятый глупец!
— Заткнитесь! — выпалил Суворов. — С дороги!
— Вы не ведаете, что творите.
— Я выполняю долг настоящего русского.
— Вы уничтожаете годы подготовки, — разгневанно сказал Луговой. — Президент Антонов прикажет вас расстрелять.
— Хватит лгать, доктор. Ваш безумный проект представляет страшную опасность для нашего правительства. Это вас казнят. Это вы предатель.
— Вы ошибаетесь, — потрясенно сказал Луговой. — Разве вы не понимаете в чем дело?
— Я вижу, что вы работаете на корейцев. Скорее всего, на южных корейцев. Они вас купили.
— У настоящего коммуниста нет иного бога, кроме партии, — сказал Суворов. Он грубо отпихнул Лугового и втолкнул несопротивляющихся американцев в лифт. — Спорить мне некогда.
Волна отчаяния затопила Лугового.
— Пожалуйста, не надо, — взмолился он.
Суворов не ответил. Он повернулся и злобно посмотрел на Лугового; потом лифт закрылся, и их не стало видно.
Глава 39
Пока лифт поднимался, Суворов рукоятью пистолета разбил лампу над головой. Моран застонал и начал приходить в себя, он тер глаза и тряс головой, чтобы развеять туман. Ларимера вырвало в углу, он тяжело дышал.
Лифт без толчка остановился, двери раскрылись, и внутрь ворвалась волна теплого воздуха. Единственное освещение обеспечивала тусклая лампа в проволочной сетке, слабое свечение, как у светляков. Воздух был влажный, пахло дизельным топливом и гниющей растительностью.
В десяти футах от лифта стояли и разговаривали двое. Они ждали появления Лугового с его обычным докладом. Обернувшись, они вопросительно посмотрели на темный лифт. Один держал „дипломат“. Единственное, что еще успел заметить Суворов, перед тем как дважды выстрелить, — оба были по-азиатски раскосые.
Он обхватил Морана за пояс и толкнул его по полу — как будто металлическому и проржавевшему. Потом, подгоняя, пнул Ларимера, как непослушного пса, убежавшего из дома. Сенатор качался, как пьяный; его тошнило, он не мог говорить и не сопротивлялся. Суворов сунул пистолет за пояс, схватил Ларимера за руку и повел.
Кожа у него под рукой была холодной и влажной. Суворов надеялся, что сердце пожилого законодателя выдержит.
Споткнувшись о большую цепь, Суворов выругался. Потом остановился и посмотрел вниз с закрытого мостика, который впереди уходил в темноту. Он чувствовал себя как в сауне; одежда промокла от пота, волосы прилипли к вискам и ко лбу. Снова споткнувшись, он едва не упал на мостик.
Тяжесть Морана становилась непереносимой, и Суворов понял, что силы оставляют его. Он сомневался, что сможет нести конгрессмена еще пятьдесят ярдов.
Наконец мостик, похожий на туннель, кончился, и они вышли в ночь. Суворов осмотрелся и с огромным облегчением увидел над головой чистое небо, усеянное яркими звездами. Под ногами было что-то похожее на засыпанную гравием дорогу, но тьма была полной, и он ничего не мог разглядеть. В тени слева Суворов едва различил очертания машины.
Втащив Ларимера в канаву у дороги, Суворов с облегчением сбросил Морана, как мешок с песком, и осторожно подошел к машине с тыла.
Замер, слившись с тенью, и прислушался. Двигатель работает, по радио слышна музыка. Стекла плотно закрыты, и Суворов предположил, что в машине работает кондиционер.
Неслышно, как кошка, он обошел автомобиль, прижимаясь к земле и стараясь не попасть в зеркало заднего обзора. Внутри было темно, виднелась лишь неясная фигура за рулем. Если были и другие, единственным союзником Суворова становилась внезапность.
Это был лимузин с длинным кузовом: Суворову показалось, что он длиной с целый квартал. По буквам на багажнике он определил, что это „Кадиллак“. Он никогда не водил такой, но надеялся, что найдет нужные рычаги и приборы.
Его ищущие пальцы пошарили ручку на дверце. Суворов глубоко вдохнул и распахнул дверцу. Внутри загорелся свет, человек за рулем повернул голову. И открыл рот, собираясь закричать.
Суворов дважды выстрелил, пули с полыми серебряными наконечниками разорвали торс под мышкой.
Из раны еще не выступила кровь, а Суворов уже выволок тело из машины и оттащил подальше от колес. Потом грубо усадил Ларимера и Морана на заднее сиденье. Оба потеряли одеяла, но были в таком состоянии, что не заметили этого. Перестав быть могущественными политиками с Капитолийского холма, они были беспомощны, как заблудившиеся в лесу дети.
Суворов включил зажигание и яростно нажал на газ; задние колеса завертелись, разбрасывая гравий на пятьдесят ярдов, прежде чем установилось сцепление с дорогой. Только тут Суворов отыскал включатель фар.
Он облегченно обмяк, увидев, что автомобиль стоит на изрытой колеями дороге.
Проехав на тяжелой, на мягких рессорах машине три мили по проселочной дороге, Суворов начал воспринимать окружающее.
Вдоль дороги росли большие кипарисы, с их ветвей свешивались щупальца мха. Это и теплый воздух свидетельствовали, что они где-то на юге Соединенных Штатов. Впереди Суворов заметил перекресток с мощеной дорогой и остановился, подняв облако пыли.
У дороги стояло брошенное здание, скорее сарай, чем дом. Фары осветили поблекшую вывеску: „Гловер Калпеппер: бензин и бакалея“. Очевидно, этот Гловер собрал манатки и уехал много лет назад.
На перекрестке не было никаких указателей, поэтому Суворов мысленно подбросил монету и повернул налево. На смену кипарисам пришли сосновые рощи, и вскоре по сторонам начали попадаться фермы. В этот час утра движения почти не было. Мимо прошли только одна машина и грузовик, оба в противоположном направлении. Подъехав к перекрестку, Суворов увидел согнутый указатель — „Шоссе № 700“. Это ничего ему не сказало, поэтому он снова повернул налево и поехал дальше.
Всю дорогу Суворов сохранял хладнокровие и бдительность. Лаример и Моран сидели молча, вверив свою судьбу человеку за рулем.
Суворов успокоился и снял ногу с педали газа. В зеркале заднего обзора не видно огней преследователей, и, пока он не превышает скорость, никакой местный шериф его не остановит. В каком же он штате?
Джорджия, Алабама, Луизиана? Может быть любой из десятка. Дорога становилась все оживленнее. По обочинам начали появляться темные дома и уличные фонари. Суворов высматривал указатели.
Еще через полчаса он проехал по мосту через реку Стоно. Он никогда о такой не слыхал. С моста впереди стали видны огни большого города. Справа огни обрывались, и до горизонта все оставалось черным. Морской порт, быстро сообразил Суворов. И тут фары осветили большой дорожный указатель. Верхняя надпись на нем гласила: „Чарльстон, 5 миль“.
