Его хозяева проявили редкостную изобретательность.
Факт нарушения так ни разу и не был доказан. В нескольких случаях известно, что судно покидало порт с контрабандным грузом, но вот свидетельств доставки груза ни в одном случае нет. Когда корпус и двигатели судна пришли в полную негодность, его сдали на лом, но все записи об этом уничтожены.
— Но зачем объявлять этот корабль затонувшим, если на самом деле затопили „Сан-Марино“, он же „Бель Часс“?
— Потому что могли возникнуть вопросы о происхождении „Бель Часс“. У „Пайлоттауна“ были надежные документы, поэтому было объявлено, что в 1979 году он затонул вместе с несуществующим грузом, и от страховых компаний потребовали выплаты страховки.
Питт посмотрел на пальцы ног и пошевелил ими.
— Старик-десятник рассказывал о других превращениях судов в компании „Сосан“?
— Он упомянул два случая: танкер и контейнеровоз, — ответил Перлмуттер. — Но их только переоборудовали. Новые названия этих судов — „Бутвилль“ и „Венеция“.
— Похоже, кто-то создал целый флот из похищенных судов.
— Дешевый и грязный бизнес.
— Есть ли новости о компании-владельце? — спросил Питт.
— По-прежнему плотно запертая дверь, — ответил Перлмуттер. — Но десятник рассказал, что всякий раз посмотреть на переделанное судно приезжала какая-то важная шишка.
Питт встал.
— Что еще?
— Пожалуй, все.
— Должно быть еще что-то: физическое описание, имя — что угодно.
— Подожди минутку, я еще раз просмотрю отчет.
Питт услышал шорох бумаги, Перлмуттер бормотал себе под нос:
— Ладно, вот. Важная особа всегда приезжала в большом черном лимузине. Не упоминалось никакого имени. И для корейца он высокий…
— Кореец?
— Так тут сказано, — сказал Перлмуттер. — И говорил по-корейски с американским акцентом.
Тень из сна Питта придвинулась чуть ближе.
— Сент-Джулиан, отличная работа.
— Прости, что не довел до конца.
— Ты принес нам первый луч зари.
— Прижми ублюдка, Питт.
— Собираюсь.
— Если понадоблюсь, я не просто жду.
— Спасибо, Сент-Джулиан.
Питт прошел к шкафу, надел короткое кимоно и завязал пояс. Потом направился в кухню, налил стакан сока гуавы, приправил его темным ромом и набрал телефонный номер.
После нескольких гудков равнодушный голос отозвался:
— Да?
— Хайрем, включай компьютер. У меня есть для тебя новая задачка.
Глава 38
Желудок у Суворова словно стянулся в узел. Почти весь вечер Павел просидел в помещении с мониторами, болтал с двумя психологами, следившими за телеметрическим оборудованием, шутил и носил им с кухни кофе.
Они не заметили, что взгляд Суворова не отрывается от часов на стене.
В 11:20 вошел Луговой и, как всегда, просмотрел данные о состоянии президента. В 11:38 он повернулся к Суворову.
— Выпьете со мной портвейна, капитан?
— Как хотите, — покорно ответил Суворов. — Увидимся за завтраком.
Через десять минут после ухода Лугового Суворов заметил легкое движение на одном из мониторов. Вначале оно было почти незаметно, но потом на него обратил внимание один из психологов.
— Что такое? — ахнул он.
— Что-то не так? — спросил другой.
— Сенатор Лаример… он приходит в себя.
— Не может быть.
— Я ничего не вижу, — сказал Суворов, пододвигаясь ближе.
— Его альфа-активность в цикле девять к десяти за секунду, но этого не может быть, если он в состоянии запрограммированного сна.
— Волны вице-президента Марголина тоже усиливаются.
— Надо позвать доктора Лугового.
Он не успел договорить — Суворов жестоким приемом дзюдо, ударом в основание черепа, сбил его на пол. Продолжив движение, он ребром ладони ударил второго психолога по кадыку, раздробив ему дыхательное горло.
Еще до того как жертвы упали на пол, Суворов хладнокровно взглянул на часы. Они показывали 11:49: через одиннадцать минут Луговой должен на лифте покинуть лабораторию. Суворов много раз проделывал все движения, оставив себе не больше двух минут на непредвиденные задержки.
Он переступил через безжизненные тела и из комнаты с мониторами перебежал в помещение к подопытным в звуконепроницаемых коконах.
Открыл замки третьего кокона, откинул крышку и заглянул внутрь.
На него смотрел сенатор Мартин Лаример.
— Где я? И кто вы такой? — неуверенно спросил сенатор.
— Друг, — ответил Суворов, поднимая Ларимера из кокона и наполовину неся его к стулу.
— Что происходит?
— Молчите и доверьтесь мне.
Суворов достал из кармана шприц и ввел сенатору стимулятор. То же самое он проделал с вице-президентом Марголином, который ошеломленно оглядывался и не сопротивлялся. Они были голые, и Суворов бросил им одеяла.
— Завернитесь, — велел он.
Конгрессмен Алан Моран еще не пришел в себя. Суворов поднял его из кокона и уложил на пол. Потом повернулся и подошел к еще не освобожденному президенту. Глава американского государства был пока без сознания. Защелки кокона были не такие, как у остальных, и Суворов терял драгоценные секунды, стараясь их открыть. Пальцы его словно потеряли чувствительность, и ему пришлось бороться за контроль над ними. Он почувствовал первые приступы страха.
На часах 11:57… Он почти выбился из графика, его две минуты испарились. Страх сменился паникой. Он наклонился и достал „Кольт-вудсман“ 22-го калибра, прикрепленный к голени. Снял пистолет с предохранителя; на краткий миг он перестал быть собой, он был вне себя — человек, которого ослепили долг и буря чувств. Он нацелился в лоб президенту под прозрачной крышкой кокона. Несмотря на туман, окутавший одурманенный мозг, Марголин понял, что задумал русский агент. Шатаясь, он прошел по помещению с коконами, бросился на Суворова и схватился за пистолет.
Суворов сделал шаг в сторону и отбросил Марголина к стене. Но тот сумел удержаться на ногах. В глазах у него потемнело, перед ним все плыло, и он внезапно почувствовал позывы к рвоте. Но он снова бросился вперед, пытаясь спасти жизнь президента.
Суворов ударил Марголина рукоятью пистолета в висок, и вице-президент упал, по его лицу потекла кровь. На мгновение Суворов остановился.
Хорошо разработанный и подготовленный план распадался на глазах. Время вышло.
Его последняя надежда — спасти остатки. Он забыл о президенте, отбросил с пути Марголина и толкнул к двери Ларимера. Взвалив на плечо все еще не очнувшегося Морана, он повел ничего не понимающего сенатора по коридору к лифту.
