Книга Моя любимая куколка - Алена Юрашина

Он тоже смотрел на меня во все глаза. Но ведь я была все та же. Сдержанно улыбнулся одними губами. Похоже, тоже не знал, как теперь вести себя со мной. Недосказанность висела в воздухе. Неловкость вернулась. А может, и не уходила никуда.

— Думал, ты уже не появишься.

Звук его голоса лег минорным аккордом на душу, безжалостно вороша воспоминания.

— А у меня нет привычки прятаться, — пусть не рассчитывает на снисхождение, — что ты хотел, Макс? Знаешь, у меня мало времени.

— Вижу. Много времени я не отниму, — он внимательно оглядел мой выходной наряд, но никак не прокомментировал, и это тоже было ново, — я… Ника, даже не знаю, как начать… с чего… — почесал бровь. А жесты остались прежними, и я захлебнулась теперь мажорными воспоминаниями, — все это для меня немного… сложно и…

В гостиную вошла девушка из клининговой службы. Они только что спустились со второго этажа — шли за мною по пятам. Вежливо поздоровавшись, принялась обмахивать пыль с мебели. Все как обычно. Макс хмуро следил за ее отточенными движениями. Я следила за ним, не отрывая глаз. Все еще не могла насмотреться. Может, этот раз — последний?..

— Говори уже, что хотел, — напомнила нервно, отвесив себе мысленную пощечину, — и я пойду.

Он огляделся, словно искал что-то в родительском доме. Оказалось, тихий угол.

— Пойдем в кабинет? То, что я собираюсь сказать… Не хочу, чтобы нам мешали.

Я равнодушно пожала плечами. В кабинет, так в кабинет. Порывисто распахнул двери, пропуская меня вперед, а когда протиснулась, вошел следом, сразу же закрывая. Посторонние звуки отсеклись. Только он и я. Интересно, в кабинете всегда царит такая оглушительная тишина? Профессиональная. Не замечала.

Привалился спиной к двери, наблюдая, как я перемещаюсь по комнате. Тронула корешки книг, провела пальцами, оглядев остальные высокие стеллажи. У дяди внушительная библиотека, и почему я здесь редко бываю?

— Ника, — отвлек меня от созерцания. — Ника, что бы ты обо мне не думала… мне не все равно, что происходит в твоей жизни…

— Неужели? — я подняла брови, — и ты пришел сказать мне об этом?

Он пришел сказать не об этом, я это видела, но опередила его, первой начав высказывать то, что действительно думаю: хотелось закончить уже этот театр абсурда. Следующий мой разговор начистоту сегодня будет с Русом.

— Боишься, что Руслан сделает мне больно? Пришел предупредить? Это же твой друг, Макс, разве ты не хочешь, чтобы он был счастлив? Чтобы была счастлива я? Если собираешься отговаривать… не старайся, я уже все для себя решила…

— Нет, я не стану тебя отговаривать. Я тоже уже все решил. Счастлива ты с ним не будешь, — я только открыла рот, чтобы начать перечить, но он сказал, — подожди. Я просто скажу, что думаю, и уйду.

Я остановилась возле стола. Оперлась рукой, разворачиваясь к нему. Сердце колотилось. Было напряженно. Чуточку тревожно. Самую чуточку.

— Говори, Макс. И уходи.

Он так и продолжал стоять возле дверей, не делая попыток приблизиться. А мне так хотелось почувствовать его рядом. Хотя бы в последний раз. А он просто стоял. Но смотрел так, будто сдаваться пришел. А потом — как обухом по голове, без всяких предисловий:

— Ника, я влюбился в тебя, — я судорожно сглотнула. — Нет, не так… Я люблю тебя… — беспомощно захлопала ресницами. — Люблю настолько, что мне сносит крышу, стоит подумать, что кто-то… что с кем-то… Я влюбился в тебя давно, но только недавно это понял. А признаться смог — только сейчас.

В голове происходила какая-то перезагрузка… или перегрузка, я толком не поняла. Кажется, Макс не шутил. Но как же… вот так, просто… а ведь смелости ему не занимать.

— Это… Макс…

— Помолчи. Я еще не закончил… Я не могу тебя потерять… вот так глупо. И не могу тебя отпустить. Я знаю, что затянул… вижу, все это неправильно, и выглядит, как попытка в последний момент запрыгнуть на подножку отъезжающего с платформы поезда, и я не знаю, успел ли, но… Ника, я тебя прошу: останови этот поезд.

Потрясение было настолько сильным, что пришлось ухватиться обеими руками за стол, чтобы устоять. Лед рушился, но, кажется, это неожиданно вызвало к жизни землетрясение.

— Макс, я…

— Да не перебивай, блин!

Он выглядел очень взволнованным. Очень. Еще — бледным. Как бы в обморок не грохнулся. И я тоже вдруг ощутила приступ безотчетной тревоги, меня потянуло к нему. Довольно уже этой болтовни…

А Макс вдруг достал из внутреннего кармана пиджака небольшую квадратную коробочку.

Сердце подпрыгнуло и застряло где-то в горле, я давилась им, но проглотить не могла. Раздался пронзительный гудок. Скрежет тормозов. Кажется, кто-то только что дернул стоп-кран, чтобы остановить этот проклятый поезд. Неужели это происходит со мной?

— Ника, я понимаю, сейчас это невозможно, — он сжимал коробочку очень крепко, будто от этого зависела его жизнь, — совсем скоро я уеду отсюда, скорее всего, надолго… а ты… ты вернешься к родителям, во Флориду… и, конечно, ты еще слишком молода, чтобы… и я даже не спросил… и все это не вовремя…

— Макс, — нахмурилась я. Нужно было срочно вытаскивать его из этих джунглей, — ты предложение-то делать собираешься?

— Ах, да, — спохватился он, подходя ближе. Глубоко вздохнул, будто перед прыжком в пропасть, провел рукой по коротким волосам, видимо, по привычке, и… изящно опустился передо мной на одно колено. Прикрыв рот ладошкой, я с немым изумлением смотрела на него. Смотрела и все равно не могла поверить. — Вероника… — торжественно начал, видать, и впрямь готовился.

Я не успела проникнуться атмосферой абсолютной победы над ним. Капитуляция по всем фронтам — радостно билось в мозгу. Но выкинуть белый флаг Максу не дали… Дверь открылась, и в кабинет неспешно вошел дядя. Стрельнул в нас глазами. Пантомима была разыграна безупречно, но дядя сценического искусства не оценил. Момент был безнадежно испорчен. Макс медленно поднялся, а я не выдержала. Бросилась к нему, вцепилась в рукав, повисла, закрывая собой. Было уже неважно, что подумает обо мне дядя. Не отпущу его. Больше никто не сможет нас разлучить! Никому не позволю! Не отдам его. Никому…

— Макс — мой! Он — мой, и вы не можете…

— Твой он, твой… а чей же еще… Твой он со всеми потрохами, — усаживаясь в любимое кресло и доставая из ящика трубку, проворчал дядя, потом осуждающе взглянул на сына, — мы с матерью это в первый же вечер поняли, как только она вошла в этот дом… Даже странно, что мой собственный сын оказался таким тугодумом…

И я в