Ну, или спуститесь к нему сами, и попробуйте договориться, — дав на прощение совет, он вышел из кабинета.
— С-скотина… — прошипела ему вслед директор, и сам не зная, к кому из них двоих относится её ругань. К обоим, скорее всего.
Полицию вызвать? И это тогда, когда вот-вот должны были нагрянуть журналисты и репортёры, чтобы взять интервью у одного из героев дня, который, как оказалось, был одним из тех, кто справился с Прорывом, и к тому же, был самым молодым из них? А она ещё, к тому же, посадила его в карцер после этого… Да если они об этом узнают, то вылетит она из своего кресла очень быстро! А потому она вскочила со своего кресла, и помчалась к карцеру.
* * *
Я уже почти заснул, когда засов опять лязгнул, и в карцер ворвалась директор.
— Миша! Ну что же ты не сказал, что ты тоже с монстрами сражался! — восторженно произнесла она, натянув на лицо улыбку, которая вышла несколько кривоватой, — Разве бы я отправила после этого в карцер, если бы знала? Пойдём, дорогой, в мой кабинет, я распоряжусь, чтобы нам с тобой принесли чаю и чего-нибудь вкусненького, и мы с тобой спокойно поговорим. Ты уж не держи не меня зла. Я всего лишь делаю свою работу!
Я насторожился. Это явно было неспроста. Похоже, ей от меня было что-то нужно.
— Я на вас не злюсь. Вы были совершенно правы, сделав так. Я совершил проступок, и даже не один, а значит, должен был быть за него наказан, — упрямо покачал головой я, — Вы даже слишком мягко со мной поступили. По-хорошему, вы должны были дня на три меня сюда отправить, а не на сутки, ну да ничего, я сам это исправлю. Просижу тут три дня, а может, даже больше! Так будет правильно, — самоотверженно произнёс я, приняв облик мученика.
— Миша, не дури! Ну какие проступки? Мещерского ударил? Так он сам наверняка виноват! Вечно он до всех задирается, а тут сдачу, наконец, получил! И правильно! Уроком ему будет! А ты молодец, постоял за себя, — с жаром возразила женщина, — А с Прорывом ты поступил как настоящий герой, вступив в столь неравный бой. Может, это и было несколько опрометчиво, но это показало, что у тебя доброе сердце, и ты не можешь оставаться в стороне, когда городу, а значит, и людям, угрожает опасность! За что тут наказывать? А ты, к тому же, оказывается, ещё и работаешь на героев. Я, к сожалению, слишком поздно это узнала, — разливалась она соловьём.
— Скажите, что вам надо? — решил вдруг прямо спросить я, — Простите, но не верю я, что у вас вдруг совесть проснулась. Что произошло? Расскажите, и, возможно, я пойду вам навстречу.
Директор замолчала, и внимательно глянула на меня, явно опасаясь что-то сказать. Пауза затягивалась.
— Журналисты едут сюда взять у тебя интервью, и если они узнают, что я тебя в карцер посадила, то на моей карьере можно будет ставить крест, — наконец, решилась она, — Окажи мне услугу, пожалуйста. Выйди к ним, дай интервью, и не рассказывай про карцер. Лучше что-нибудь хорошее расскажи о детдоме. Пожалуйста! Я тебе этого не забуду.
— Уже оказанная услуга ничего не стоит, — всплыла у меня вдруг в памяти неожиданная мудрость, а ещё кое-какая идея осенила, — Давайте лучше так договоримся. Я выхожу, и говорю, всё что вам нужно. Всё в только положительном тоне о вас и детском доме. Вы же будете разрешать мне после обеда покидать детский дом до вечера в будние дни, и будете отпускать меня на выходные, хотя бы до отбоя. И не будете возражать против моей работы на героев. Мы договорились?
— Ну, в принципе-е-е… — задумчиво протянула она, — Ничего критичного я в твоей просьбе не вижу, и вполне могу пойти тебе на встречу в этом. Но при одном условии! Это всё не должно пойти во вред твоей учёбе! Если ты будешь плохо учиться, то отгулы в выходные будут запрещены! Иначе остальные дети меня не поймут.
— Хорошо, это справедливо, — нехотя согласился я. Не нравилось мне это условие насчёт учёбы, но я её понимал.
— Отлично! Тогда пошли скорее, они уже вот-вот должны приехать!
Глава 22
— Михаил, посмотрите сюда! Замрите, снимаю! — мощная вспышка осветила кабинет директора, и я чуть не ослеп.
— Михаил, посмотрите вправо!
— Михаил, к окну, пожалуйста, подойдите. Снимем вас там…
— Михаил, наши читатели интересуются…
Все эти журналисты и телевизионщики накинулись на меня как стервятники на падаль, и снимали, снимали, снимали, не забывая при этом забрасывать целым градом вопросов. И про отношения с отцом, и про изгнание из рода, про амнезию, про детдом, про то, какие девочки мне нравятся. О чём угодно, короче, кроме самого боя. Видимо, им вполне хватило записей с уличных камер, которые я уже успел заценить. Зрелище получилось эпичным. Особенно, где я с булыжником в руках запрыгиваю на башку монстра.
С натянутой на лицо дежурной улыбкой я терпеливо отвечал на весь этот бред, не позабыв про договорённость с директором, которая была тут же, и смотрела на меня так, как обычно бабушка взирает на любимого внука. Её тоже не обделили вниманием и задали несколько вопросов обо мне, на что она вылила на меня целую бочку мёда, рассказывая, как сильно она рада тому, что я оказался именно в этом детдоме, и как замечательно меня приняли остальные воспитанники.
Я, в свою очередь, тоже упомянул, как был счастлив оказаться именно тут, и какой замечательный директор у этого детского дома.
Вся эта ерунда затянулась часа на два, так что, когда всё закончилось, и журналисты, наконец, уехали, был уже поздний вечер. Я успел попасть на ужин, после которого сходил помылся и лёг спать. А утром я уже проснулся знаменитым, как минимум, в масштабах этого детдома, а как максимум, возможно, и всей страны, так как один из репортажей обо мне включили в новости главного телеканала страны — «Империя».
Нет, местные подростки не стали приставать ко мне и набиваться в друзья, как это было в школе, но пристальное внимание к своей персоне я наблюдал практически везде, и на завтраке, и на занятиях. Куда бы я не пошёл, все, кто встречался мне на пути, провожали меня пристальными взглядами, и периодически, я слышал, как они шептались за моей спиной.
Пожалуй, единственными, кто был открыто рад за меня, и не постеснялся откровенно эту радость проявить, были мои соседи
