именно туда впивалась цепь во время его диких выпадов. Его глаза остекленели, а зубы щелкали с оглушительной громкостью.
— Курт?
Волк на секунду остановился, а потом продолжил атаки. Рычание и сила бросков стали еще сильнее. Мари заставила свои дрожащие ноги поднять ее в вертикальное положение, но, когда ей это удалось, ярость Курта разгорелась еще больше. Тогда она опустилась на колени, и ее лицо оказалось на том же уровне, что и его морда.
Ужас охватил Мари, когда она попыталась заговорить. Ее мысли были такими же нечеткими и расплывчатыми, как свет в пещере, и это жутко мешало сосредоточиться.
— Прости, — начала она, пропищав первое, что пришло ей на ум. — Я… Прости за то, что так обращалась с тобой в последнее время. За то, что я злилась. Я знаю, что всё это — не твоя вина.
Она тяжело сглотнула, зная, что, если перестанет говорить, то уже не наберется смелости начать заново.
— В этом нет твоей вины, и я никогда не винила тебя, я просто… Я просто хотела быть той, кто выбирает. Меня загоняли в этот лес… в эту жизнь снова и снова, и каждый раз когда я пыталась выбрать себе новый путь, я теряла всё.
Курт продолжать рычать, но его атаки из бросков превратились в беготню на месте. Его мех больше не стоял дыбом, и Мари впервые осмелилась заглянуть прямо в его волчьи глаза. Так странно было видеть эти золотисто-карие глубины на фоне окровавленного серебристого меха.
— Я… — продолжила Мари. — Я знаю, что у тебя тоже никогда не было выбора. Тебе сказали жениться на мне и руководить всеми этими людьми, — она сделала паузу, потому что ее бессвязные речи проникли в нее, наполняя еще большей благодарностью за то, что Курт для нее сделал. — И ты… Почему-то всё это время ты любил меня. Ты был добр ко мне без всякой причины, даже… даже когда я не была добра к тебе.
Лицо Мари вспыхнуло, когда она вспомнила дни каменного молчания, на которое она обрекла Курта. И боль в его глазах, когда она вернулась домой с Гензелем, проигнорировав его мольбы о её внимании.
— Но сейчас, Курт, — сказала она дрожащим голосом, — сейчас я выбираю тебя.
Она сделала паузу, а затем добавила шепотом:
— И я не уйду, пока тебе не станет лучше.
Волк прекратил рычать и застыл посреди сырой пещеры. Его взгляд стал очень человечным, полным боли. Прежде чем Мари успела произнести еще хоть слово, животное растворилось в облаке серебряной мерцающей пыли, и его место занял мужчина, стоявший на коленях.
Он застонал, пытаясь встать, но Мари поспешила подхватить его.
— Отдохни, — попыталась успокоить его она, когда он вскрикнул от боли.
Она положила одну руку ему на голову, а другой рукой гладила его по спине. Остатки крови пропитали ее ладони. Цепи все еще натирали шею Курта.
— Тебе… — попытался сказать он. Его голос звучал так, будто он наглотался песка. — Тебе нужно уйти.
— Нет. Я не оставлю тебя снова.
Курт не стал больше сопротивляться. Вместо этого он поднял дрожащую руку и пальцами обвел контур лица Мари. Она прижала его ладонь к своей щеке, а он обвил ее талию второй рукой и притянул ближе.
Миг, когда они пристально смотрели друг другу в глаза, был недолгим. Их прервал скрип двери.
— Как раз вовремя, — произнес тихий, безмятежный голос Руперта.
Как будто находить молодую женщину в тайной волчьей пещере было самой естественной вещью в мире.
— Оставь ее… — попробовал выкрикнуть Курт, хватая ртом воздух.
Слова больше походили на хрип.
— Она точно подойдет, — сказал Руперт, изучая Мари.
Она испытала легкий приступ ностальгии. Таким же взглядом он смотрел на нее в их первую встречу.
— Я же говорил! — яростно покачал головой Курт. — Мы нашли способ разрушить проклятие!
— И я услышал тебя, — кивнул Руперт. — Увы, кажется, что ваш путь… Не такой эффективный, как мой.
— Кажется, Кригану это не понравилось… — нахмурилась Мари.
— Если не возражаешь, — обратился к ней Руперт, — мы можем подробно обсудить это наедине. Моему племяннику надо отдыхать, насколько я могу судить.
Он указал на дверь, а Курт снова попытался дернуться.
— Нет!
Но его голос уже почти пропал.
Мари нежно взяла его лицо в свои руки, притянув его к себе так, чтобы их лбы соприкасались. По ней пронеслась волна головокружения — от магии и от близости к Курту.
— Ты сделал всё, что мог, чтобы освободить меня, — прошептала она. — Теперь моя очередь.
С этими словами она встала и, изо всех сил стараясь не обращать внимания на его протесты, последовала за его дядей в открытую дверь.
Мари и Руперт не разговаривали, пока он вел ее в дом. Воспользовавшись тишиной, она решила рассмотреть дядю Курта получше. На нем был длинный темно-синий сюртук, в котором она видела его в первый раз. Следы от крови на правом рукаве заставили Мари вздрогнуть.
Она не собиралась доверяться ему, но если он знает еще один способ разрушить проклятие, она обязана хотя бы его выслушать.
Они зашли в дом и сели в столовой.
— Чаю? — спросил Руперт, подняв пустую кружку.
Мари села на стул и покачала головой.
Пожав плечами, Руперт налил чаю себе и сел напротив. Мари ощутила волну беспокойства. Почему он ведет себя так, словно теперь он в стае главный?
— А где Киван? — спросила Мари.
— Ваше маленькое приключение сказалось на моем брате сильнее, чем Курт ожидал. Киван не произнес ни слова с тех пор, как прочитал его письмо.
Мари открыла рот, чтобы продолжить расспросы, но Руперт ее прервал.
— И прежде чем ты спросишь, с Йоханом всё в порядке. Прячется где-то, зализывает раны.
Должно быть, ужас на лице Мари стал слишком явным, потому что Руперт фыркнул и махнул рукой.
— Не волнуйся, ранена только его гордость. Еще мой отец дал ему необычайную свободу. Излишнюю, я бы сказал. Он не привык, чтобы ему говорили, что делать.
Руперт помешивал чай с такой скоростью, что Мари невольно засмотрелась на чашку. Пытаясь вырвать себя из транса, она всё-таки задала вопрос.
— Почему Курт так крепко связан?
— Просто предосторожность, — пожал плечами Руперт. — Это неприятная часть нашей жизни, но что поделать. Ради его же безопасности и безопасности других мы не могли позволить ему бегать по городу в таком состоянии. Эта пещера была подарком наших предков.
— Но его скоро выпустят?
Мари подумала, что может использовать свою готовность слушать Руперта как инструмент для ведения переговоров об освобождении Курта, но, кажется, в этом не было необходимости.
